октябрь 2017
Интервью с актёром
и режиссёром
Валерием Ушаковым
Беседу вела: Ксения Кузнецова
Вёрстка: Катерина Вендилло
Фото: Андрей Натоцинский, Анна Пономарева

Валерий Ушаков — ведущий молодой артист театра им. Е. Вахтангова. Он занят в лучших спектаклях театра, среди которых «Евгений Онегин», «Анна Каренина», «Царь Эдип», «Бег», «Мадмуазель Нитуш». Лауреат премии города Москвы 2017 года в области литературы и искусства в номинации «Театральное искусство» за роль Корзухина (Бронепоезд, Начальник станции, Тихий в спектакле «Бег»). В ноябре Валерий дебютирует в качестве режиссёра–постановщика, представив зрителю премьеру спектакля «Маркес. Без слов» на сцене театра С.А.Д.

В преддверии премьеры мы поговорили с Валерием о его предстоящем дебюте, разнице между актером и режиссером, а также о превратностях судьбы, с которыми приходится столкнуться на пути к мечте.
— Расскажи, какие события из жизни сформировали тебя как личность?
Такое пожалуй масштабное событие, как гибель страны, в которой я родился (имею в виду Советский Союз). Наверное, это оставило во мне отпечаток понимания, что есть что-то сильнее человека, какие-то обстоятельства, которые будут сопровождать его всю жизнь. Ощущение, что есть на свете такое понятие как судьба. Это повлияло на меня больше всего, привело к тому, чем я сейчас занимаюсь. Переезд в другую страну, столкновение с другими сверстниками, с другими понятиями общества — всё это сформировало ощущение потерянной родины, потерянного рая.

— Как ты считаешь, ты перенес во взрослую жизнь свои детские и юношеские качества или они остались далеко в прошлом?
Я думаю, что либо я остался ребёнком, либо я всегда был взрослым. У Маркеса есть понятие «маленький старичок». Вот, наверное, маленьким старичком был всегда. Думаю, я очень наивен и где-то строю воздушные замки. То есть с одной стороны очень практичен, а с другой совершенно мечтателен. Детство для меня продолжается.
— Как ты пришёл к выбору будущей профессии?
Сначала хотел снимать кино, потом стал играть в театре, но с театром я вообще не был знаком до поступления в институт.
Со временем я узнаю больше и больше подробностей об этом от своих родителей и сверстников. Мне казалось, что это произошло в одночасье уже в осознанном возрасте, но меня уверяют, что я долго к этому шёл... Cначала я должен был стать доктором, как и мои родители, но в какой-то момент решил, что буду режиссёром. В 16 лет меня озарила мысль, что режиссёру надо сначала стать актёром, в итоге я поступил в Театральный и остался в актёрской профессии. Лет с 10 я занимался художественным чтением, читал стихи на разных конкурсах. Сначала выиграл в школе конкурс чтецов, потом конкурс города и области, в итоге дважды становился лауреатом всероссийского конкурса и даже выиграл гран-при. Там я познакомился с Людмилой Ивановной Ивановой (она была председателем жюри), она мне и посоветовала идти в Щукинское. Мы остались дружны на очень многие годы. С ней я советовался при поступлении.
— Кстати, о том, что ты хотел стать кинорежиссером, ты говорил в одном из интервью, а в итоге пришел к театру, как так получилось?
... ни в киношколе, ни в театральных институтах не учат кино, там учат театру.
Как совершенно обычный человек, воспитанный обществом потребления, я не знал, что существует театр. Об этом знают только москвичи и некоторые города провинции. Я всегда хотел снимать кино. Мне казалось, что у меня это получится. Очень хотел поступить во ВГИК (увлекался фотографией), он от меня рядышком и там учились мои друзья. Потом мне на поступлении сказали, что я очень маленький для режиссёра, для этого необходим жизненный опыт и так далее, а где его взять шестнадцатилетнему парню. В итоге посоветовали идти на актёрский факультет, мне это запало в душу. Поступил в Щукинское училище.
Когда я пришёл в театр Вахтангова, мне показалось, что я стою на пороге его расцвета, что грядут художественные свершения, непосредственным участником которых я стану.
После окончания Щукинского меня пригласили в театр им. Евгения Вахтангова. Я подумал, попробую, а дальше началась работа… Свою мечту снимать кино не забывал, она становилась от меня всё дальше и дальше, но сейчас я к ней возвращаюсь.

Кино — это место, где нужно выдавать результат: человек, который становится за камеру или командует площадкой или работает над сценарием, должен обладать огромным художественным вкусом и колоссальным опытом. Я решил, что для формирования вкуса лучшего места, чем театр, не найти. Да и потом режиссёр обязан знать актёрскую профессию изнутри. Актёрское ремесло — древнейшее из искусств, и на его хорошем примитивизме можно научиться очень сложным и тонким вещам.
Как это ни парадоксально, с помощью театра можно постичь и кино, и сценарное мастерство — в театре очень легко экспериментировать, потому что это не требует больших финансовых затрат.
— Ты работал с такими мастерами как Римас Туминас, Юрий Любимов, Юрий Бутусов. Чему научил тебя каждый из них? Какие у этих режиссеров особенности в работе с актёрами?
Зритель видит только маленький результат, а под ним кроется айсберг труда.
Ещё Владимир Мирзоев и Владимир Иванов. Я бы даже Владимира Иванова поставил на первое место (прим. — В. Ушаков учился на курсе Вл. Иванова). Конечно, все разные, но каждому из них я особенно благодарен. Владимир Иванов — мой крёстный отец в мире театра. Он ввёл меня в профессию, принял когда-то в институт, в меня поверил и верит, я это знаю. Он дал основы, на которые уже записались все остальные программы, данные другими режиссёрами. Прежде всего, он привил любовь к профессии и понимание того, что «без труда не выловишь и рыбку из пруда». Это профессия не почивания на лаврах, не профессия звезд. Он меня научил любить этот труд и верить, что в конце любой дороги нас ждёт что-то хорошее и светлое. Работа с ним — это основополагающая колоссальная школа.
Главная истина, которую открыл мне Владимир Иванов, в том, что как актёр ты можешь отличаться от других только одним: желанием выходить на сцену. Нежелание – самый большой враг творчества и убийца всего.
Сейчас школа немного утеряна, техника уходит, а именно она важна, как и в любом ремесле.
Любимов — человек, который cлужил ещё в довоенном театре Вахтангова. Человек — эпоха. Мало кто об этом знает, но он проработал в театре Вахтангова 20 лет актёром. Он обладал знаниями первоклассной актёрской техники, которую напрямую унаследовал у великих учителей. Непосредственных учеников Вахтангова. Я старался впитать всё, сказанное им, не упустить ни слова. Римас Туминас — это человек, у которого я учусь вкусу, человек совершенно другой ментальности. Если Любимов — это ремесло, то Римас — это творение художественное, творчество, вкус. Бутусов подарил мне веру в себя. После работы с ним у меня будто выросли крылья. Он отпустил внутреннего цензора, я благодарен ему за анархию, которую он мне подарил. Мирзоев — это внутренняя интеллигентность и потрясающее чувство эстетики. Он тоже раскрыл для меня границы театра. С ними очень здорово работать, с ними театр — это радость.
— Какая из сыгранных тобой ролей была самой сложной, какая неожиданной?
Если всё делается легко, обычно результат бывает неинтересным.
Все роли сложны, ни одна роль не далась легко. Чем она интересней смотрится, тем больше актёр выплакал cлёз. Самой, наверное, сложной была первая работа в театре «Троил и Крессида», мы ещё не знали этого режиссера (прим. — первая постановка Римаса Туминаса на сцене театра в качестве худрука), не понимали, как с ним работать. Честно говоря, это был первый раз в жизни, когда я столкнулся с настоящим режиссёром и понял, что в училище нас учат неверно… Когда ты выпускаешься, ты уверен, что режиссёр — это дядя, который должен сделать за тебя роль (есть даже такое расхожее выражение, «Мейерхольд, стилизуй меня»), а это далеко от истины... Актёр должен уметь работать над ролью самостоятельно, автономно. Cделать роль — это и есть актёрская работа, и это гораздо сложнее, чем кажется.

Сделать роль — это колоссальный труд, для этого надо обладать и эрудицией и очень большим чувством, эмоциональной чуйкой. А тут такая неожиданная роль (Роль безмолвного слуги в «Троиле и Крессиде»), было сложно и физически, и морально, эмоционально. Она давалась непросто и потом, после премьеры... Каждый спектакль на преодоление. А самой неожиданной была роль в «Беге» у Бутусова. Но я её делал с большим удовольствием.
— Хотелось бы ещё спросить о «Беге». Многие твои коллеги, участники спектакля, отзываются о нем с особым трепетом и любовью. Что для тебя этот спектакль? В чём его особенность?
Спектакль «Бег» даёт возможность переосмысления текста Булгакова и того времени, потому что мы всё равно все из него вышли, из начала ХХ века.
Он даёт мне ощущение, что я напрямую занимаюсь своей профессией. Я чувствую себя именно актёром, а не исполнителем. Этот спектакль — акт большой любви. Единение c партнёрами и со зрителями, которое я чувствую во время этого спектакля, выстрадано и дорогого стоит. Это просто незабываемые ощущения, когда ты понимаешь, что действительно занимаешься творчеством. Работа даёт перспективу.
— В твоей творческой биографии есть место сценарному искусству. Чем вызвано обращение к литературному жанру?
Ещё до режиссуры я думал этим заниматься, я даже подал документы во ВГИК на сценарный факультет, не знаю почему, я до этого ничего не писал. Может быть, мне не хотелось учиться. Я слышал, что на сценарном факультете мало учатся. У них есть так называемые творческие дни, четыре дня в неделю, если не ошибаюсь.

Мне всегда хотелось быть не только актёром, но заодно овладеть всеми сопутствующими профессиями. В институте нам говорили, что так и сяк, вот система Станиславского, должно быть так и так, а я никогда не соглашался. Мне всегда хотелось понять, почему должно быть так, а не иначе. Я лучше всё проверю сам, наступлю на все возможные грабли, попробую все варианты и в итоге пойму, что именно работает, а что нет.

В институте я попробовал написать пьесу, сам поставил её и сам сыграл. Называлась она «Неоконченный монолог» У меня получилось, и осталось ощущение заряда на всю жизнь, того, что я это могу. Какие-то интересные мысли меня всё время посещали, сюжеты. Актёрской профессии было всегда мало, потому что хотелось рассказывать свои истории, а не чужих драматургов. Я свои истории, так или иначе, рассказывал друзьям в неком устном жанре, и мне каждый говорил, чтобы я попробовал это записать, переделать в сценарий. Начались попытки, в итоге закрутилось с кино, потом пошли несколько театральных инсценировок. Что-то из них увидело свет, что-то нет ждёт своего часа. Потом начал писать оригинальные сценарии.
Это не литература, а высшая математика: ты перекладываешь историю, сюжеты на совершенно другой язык — язык гармонии. Литература — это метафоры, красивые обороты, слова, а в сценарном ремесле слова должны быть очень конкретные, точные, и это сложно. Но я вот это люблю, это часть меня.
— Есть ли какие-то литературные произведения или авторы, которые сформировали твой вкус и оказали влияние как на сценариста?
Булгаков прежде всего, Гоголь, Маркес. Я не скажу, что Маркес мой любимый писатель и что меня приводит в неописуемый восторг то, что я у него читаю, но я чувствую на себе воздействие его мысли, его романов. Он очень резонирует со мной, поэтому он меня в своё время поразил. Последнее время я влюблен в Толстого, его проза на меня очень сильно воздействует. Совершенно недавно я открыл для себя жанр автобиографии, мне интересно то, как люди транслируют свою жизнь, то, как они пишут. Потому что талантливых литераторов очень много. Достаточно открыть Фейсбук: каждый второй талантлив в написании текстов.
Я для себя открыл библиотеку декабристов. У каждого декабриста, а их примерно сто человек, есть записки — воспоминания того времени в прекрасной литературной форме, и это просто потрясающее чтиво.
— Расскажи о предстоящей премьере спектакля «Маркес. Без слов», как родилась идея?
Было около восьми вариантов сценария, он все время переписывался с чистого листа, несколько раз менялась концепция. Это была такая лаборатория, в которой я учился, экстерн режиссуры и сценарного мастерства. Я писал, проверял, что работает, и тут же переписывал. При этом я попробовал себя и как кинорежиссер. В январе-декабре выйдет десять рекламных видео-роликов для ютюба, посвящённых Маркесу. Каждый персонаж спектакля будет раскрыт в этих небольших фильмах, многое прояснится. Весь спектакль был создан с нуля, без площадки, денег, сценария. За два года это всё воплотилось, появились декорации, костюмы.
Что со мной было, я даже описать не могу! Мне будто дали обухом по голове. После этого я понял, что мои идеи о театре имеют право быть воплощёнными, я должен это сделать!
Последнее слово было за Джеймсом Тьерре, внуком Ч. Чаплина, который приезжал в Москву на Чеховский фестиваль. Я ходил два года подряд, смотрел даже не его спектакли, а его сестры Аурелии Чаплин, «Оратория Аурелия». Творчество семьи Чаплин придало сил и желания создать спектакль. Всё сложилось: и любовь к сценарному мастерству, и к режиссуре. Мне захотелось сделать как у Джеймса Тьерре, но при этом рассказать достаточно сложную историю.
В итоге остались переклички с маркесовскими романами, и самым непростым было соединить бессюжетную историю, жанр клоунады и мимансов с драматическим сюжетом. Этим мы занимались всё время, посмотрим, что получится.
— С какими сложностями ты столкнулся, когда оказался на месте режиссёра?
Как правило, 90% успеха зависит от правильно выбранного материала. Огромное количество работы уже сделано драматургом. А мне надо было выполнить работу не только режиссёра, но и драматурга. Написать пьесу.
Когда играешь, отвечаешь только за роль. Как бы ни казалась эта работа тяжела и ответственна, она не сравнима с той ответственностью, которая ложится на режиссёра. Ведь 70% работы режиссера — это техника: нужно купить свет, найти человека, который поставит его, найти на это деньги и т.д. Эти вопросы из иной области, нежели творческие. Тем не менее, режиссёр должен заниматься и тем, и другим.

У Станиславского, Мейерхольда, Ефремова можно прочитать, что многие режиссёры не работают с драматургами, не приглашают их на репетиции. Авторам как правило не нравится, как репетируют их пьесы — им кажется, что их неправильно поняли и т.д. Причина тут проста — авторы сами не понимают порой, о чём пишут, литературное творчество зачастую интуитивно. Режиссёр же — человек, который должен чётко знать, что он хочет поставить. Когда ты и автор, и режиссёр, в конфликт вступают два начала – интуитивное и сознательное. И наступает война. Это непросто.
— Расскажи о творческой команде: кто эти люди?
У меня очень хорошая команда актёров. Кастинг был по одному принципу: я должен видеть, что у людей есть желание репетировать. Многие предлагают мне какую-то безвозмездную помощь, и педагоги по пластике, и бутафоры. Все они знаменитые люди в своем деле. У меня прекрасный художник-постановщик Маша Бутусова, она молодец, взяла на себя и костюмы, и реквизит, и декорации. Со всем этим справляется, хотя вчерашняя студентка. Очень талантливый человек, художник по свету Миша Хвастунов. У меня работают два профессиональных каскадера, Андрей Вистинь и Василий Цыганцов, он же актер. Они ставят историческое фехтование, в стиле Джекки Чана, с использованием подручных предметов. Думаю, это будет любопытно. Андрей Вистинь — профессиональный каскадер кино, занимается историческим боем. Конечно же, Кирилл Рубцов, художественный руководитель театра САД, он тоже сильно помогает в постановке. Создаёт благожелательную атмосферу для того, чтобы складывались репетиции. Театр САД – это уникальный театр, созданный Кириллом. Находится в прекрасном ботаническом саду, в настоящей тропической оранжерее. Это потрясающее место, обязательно к посещению.
Я сам с нетерпением жду результата, он должен быть неординарным, ведь такие разные искусства здесь переплелись: фехтование, актёрское мастерство, миманс.
— Сможешь выделить главную особенность спектакля?
Соединение пластического спектакля (не танцевального), в котором поднимаются очень важные темы с драматическим театром, который имеет сюжет и текст. Наш спектакль хоть и называется «Маркес. Без слов», но это скорее обозначает не жанр спектакля, а состояние главного героя. Так или иначе, это альтер-эго писателя, который находится в патовом состоянии, он чувствует в себе силы сделать что-то хорошее и прекрасное, но не знает, с чего начать. Он не знает, как будет звучать его первое слово. В спектакле есть слова, но их мало.
Есть рассказчик, но он очень нетрадиционен. Это не будет классическим вариантом: сидит человек и что-то рассказывает, нет. Это даже не человек.
— К какому еще литературному материалу тебе как режиссеру хотелось бы обратиться?
Я бы хотел когда-нибудь поставить роман «Сто лет одиночества». После постановки «Маркеса» я знаю, как это сделать. Я бы поставил «Записки декабристов», и мне кажется, что большой потенциал кроется в литературе нового времени — в Интернете, во френдлентах. На мой взгляд, это материал для постановки, причем не менее художественный, чем спектакль по литературному произведению. Наверное, когда-нибудь я поставлю френдленту.
— Современный театр в твоем понимании, какой он?
Современность должна быть в мыслях: в том, как мыслит режиссёр, и как актёры мыслят и играют на сцене.
Думаю, мы дожили до того времени, когда всё должно быть сделано с хорошим вкусом. Театр не должен быть злым, циничным или идти на поводу у публики. Он должен быть высокоморален, честен, но при этом современен. Современность не во внешних атрибутах: в одежде, джинсах, в каком-то поведении, телефонах на сцене, нет. Зритель должен смотреть на сцену и понимать, что этот человек живёт с ним в одну эпоху, а не в 19 веке: говорит, завывая, заламывает руки и вообще врёт. Современность Таганки была не в вязаных занавесах, не в кирпичных стенах, а в том, что когда во МХАТе пели, на Таганке говорили нормально, не повышали голоса и выходили без грима (не с приклеенным носами и животами). Понимаю, когда в 20-х годах женщины клеили ресницы и носили необычные платья, то и на сцене это выглядело органично.
— Как ты считаешь, за кем будущее театра?
Будущее всегда, особенно в искусстве, за людьми, которые любят свою профессию, которые занимаются ей самоотверженно. И при этом остаются адекватными. Будущее за такими людьми, как Тьерре, хотя, наверное, он уже личность энциклопедическая. Знаю, что он больше не занимается театром, не выходит на сцену, потому что человеческое тело имеет ресурсы. Будущее не за спекулянтами, а просто за честными людьми, за актёрами, которые любят и умеют всё. Тот же Тьерре — он и акробат, и играет на музыкальных инструментах, и поёт, и как драматический актер снимается в кино. Он не человек-оркестр, а человек, который делает cвою работу с душой. Он это всё любит, это его стихия, его дом. И такие люди сейчас есть, думаю, называть их не надо, они у всех на слуху.
— Что для тебя является источником вдохновения в твоей профессии? Как артисту не утратить к ней интерес?
Если не любить профессию, она начинает превращаться
в очень тяжелый, титанический труд, и люди начинают сходить с ума.
Каждый на собственном опыте учится, ищет, что его вдохновляет, что даёт силы жить. Конечно, эти силы берутся во внешнем мире. Тема очень обширна, например, у Станиславского есть работа, как актёру уходить в образ, но нет ни одной работы, как из него выходить, как актёру отдыхать. Мне кажется, что появится ещё какой-нибудь Станиславский в этой области, потому что она немаловажна. Это может быть самое важное в нашем мире, в нашем веке. Я этого делать не умею, у меня не получается пока. Но я понимаю, что это то, чему обязательно нужно учиться.

Меня вдохновляют вдохновлённые люди, которые занимаются этой профессией. Когда я вижу, что люди делают это с удовольствием. Если его нет, не понимаю, почему тогда нужно превращать свою жизнь в муку. Надо либо уходить, либо как-то корректироваться. Иначе становится больно на это смотреть. Чтобы быть актёром, нужно пройти все периоды, в любом состоянии выйти на сцену, в любом состоянии прийти в театр и пережить в жизни какие-то кризисы, потому что иначе не о чем будет играть.
Чтобы быть актёром, нужно пройти все периоды, в любом состоянии выйти на сцену, в любом состоянии прийти в театр и пережить в жизни какие-то кризисы, потому что иначе не о чем будет играть, да и жить будет не о чем.
Другие материалы, которые могут быть Вам интересны: