Интервью с театральным режиссёром Викторией Печерниковой | Contralto People: люди размножаются мирами

декабрь 2016

Интервью с театральным режиссёром Викторией Печерниковой

Виктория Печерникова — театральный режиссёр, ставящий спектакли на разных сценах Москвы и не только, первый стипендиат премии А. Эфроса, учреждённой театром «Et Cetera», большой ценитель сказок и увлечённый исследователь своего нетривиального родового древа.

За плечами у Виктории школа оперного пения Галины Павловной Вишневской, ГИТИС, курс Олега Кудряшова и множество спектаклей, в том числе недавняя премьера, «Фалалей», в Московском ТЮЗе. Нам было интересно поговорить с Викторией о музыкальном детстве, о семье, о том, как ставить спектакли, как появляется замысел и кто такой взрослый человек.

Фото: Олег Хаимов

— Виктория, Вы закончили школу Галины Павловны Вишневской. Какой у Вас голос (тембр)? Как Ваш выбор пал на оперное искусство?

Галина Павловна Вишневская регулярно приезжала к нам, давала мастер-классы, курировала театр, и в Рим мы ездили с ней и Мстиславом Леопольдовичем Ростроповичем, который курировал оркестровое отделение школы.

Когда я училась в школе Вишневской, считалось, что у меня меццо-сопрано, но с тех пор, в связи с узлами на связках, голос у меня изменился, стал гораздо ниже. Я с лёгкостью после партии второго сопрано стала первым тенором в храме, в котором пою уже 17 лет.

Музыкой я занимаюсь столько, сколько себя помню, мой отец музыкант, у меня абсолютный слух и меня посадили за фортепьяно, когда я ещё толком не умела говорить. Окончила сначала школу имени Балакирева (ансамблевое отделение), там же начала петь в хоре. Мне прочили карьеру пианистки. Когда училась в 6 классе (тогда были лихие 90-е), родители решили оградить меня от обычных детей и стали искать мне новую школу взамен общеобразовательной. Случайно наткнулись на объявление в газете – открывается необычная школа в Новокосино. Это было в 1995 году. Четыре отделения — оперное, хореографическое, оркестровое и художественное. Как раз в те дни заканчивался отбор. Решили отдать на оперное, легко прошла три тура, меня приняли, и с 7 по 11 класс я училась в этой школе. Помимо математики, русского и других общеобразовательных предметов было большое количество специализированных – актерское мастерство, музыкальная литература, танец, вокал, сценическая речь, фортепиано и т.д. Плюс к этому гастрольная группа. При школе был детско-юношеский оперный театр, где мы каждый день репетировали отрывки и сцены из классических опер, а также у нас было несколько детских опер-миниатюр А.Бюхнера. Гастролировали по всей России, и я успела до окончания школы даже съездить на гастроли за рубеж: в Вильнюс и Рим. Галина Павловна Вишневская регулярно приезжала к нам, давала мастер-классы, курировала театр, и в Рим мы ездили с ней и Мстиславом Леопольдовичем Ростроповичем, который курировал оркестровое отделение школы. Сейчас той школы больше нет, из нее сделали Колледж музыкально-театрального искусства №61 и там многое изменилось. Особенно после смерти Ростроповича и Вишневской.

Со времен школы у меня осталось очень много друзей, мы были близки, как настоящая семья, проводили всё время вместе, многие из них продолжили двигаться в музыке, а кто-то ушёл в драматический театр. Эта школа, её создатель, Елена Юрьевна Трацевская, мои уникальные педагоги дали мне первые уроки в профессии и открыли для меня мир театра.

— Вы говорили, что для Вас важна история Вашей семьи. Расскажите о ней подробнее.

Наши предки из села Поречье-Рыбное, что у озера Неро напротив Ростова Великого. Прапрапрадед занимался разведением английского горошка. Пётр Первый взял несколько крестьян этого села и отправил учиться в Голландию, среди них был один из моих предков.

Да, это правда. Я тянулась к изучению истории семьи с детства. Почему — не знаю. Наткнулась как-то на мемуары родной тёти моей бабушки, где та подробно описывала свою жизнь. Начала разбираться с предками, стало многое понятно про себя сейчас. Я пока ещё на начальном этапе, потому что чем дальше копаешь, тем больше остаётся. Раскопала только линию моей мамы. Наши предки из села Поречье-Рыбное, что у озера Неро напротив Ростова Великого. Прапрапрадед занимался разведением английского горошка. Пётр Первый взял несколько крестьян этого села и отправил учиться в Голландию, среди них был один из моих предков. И моя семья на этом горошке сделала себе состояние. К 1915 году у них было десять доходных домов в Москве, а также налажена серьезная торговля в других крупных городах. При поиске новых сведений натыкалась на всякие мелочи и многое объяснялось в моем настоящем. Например, я назвала сына Никита, не зная тогда, что это наше родовое имя, много Никит в семье было, так как в Поречье (сейчас заброшен) находится храм великомученика Никиты. Мой сын прочитал в этих мемуарах, что тётя бабушки была скаутом, заинтересовался этим движением, и теперь я мама скаута. Узнала ещё, что в моей семье многие пели, в том числе в храмах, любили клирос и церковную жизнь. Да и просто – женщины Поречья отличались от других. Это было единственное село, где жизнью руководили женщины, пока мужчины уезжали на заработки, граф Орлов ставил социальные эксперименты на своих крестьянах, разрешал мужчинам уезжать в другие места и там разводить хозяйство. И вот пока мужчины жили далеко, хозяйство в Поречье брали на себя женщины, устраивали сходки и имели право голоса. А я-то думала, отчего у нас в семье все женщины такие властные. И вообще амбициозные жители были, уникальное село — построили, например, самую высокую в России колокольню, об этом мало кто знает.

Иногда возникает чувство, что меня кто-то ведёт по этому пути, помогает искать, подкидывает новые сведения, факты, родственников. По линии папы гораздо сложнее пока работать, хоть эти предки и из Москвы. Там есть проблемы с поиском — так с одной линии идут нигде не зарегистрированные цыгане, а с другой князья Голицыны. Вообще мне еще работать и работать, этот поиск для меня сродни режиссуре. Будто я разбираю одну большую пьесу.

— Как Вы пришли к режиссуре?

Первые шаги, конечно, в детстве. Любила организовывать соседских детей, мы придумывали спектакли, шили костюмы, делали декорации и за деньги продавали билеты своим же родителям, в общеобразовательной школе тоже в первых рядах делала костюмированные отрывки, даже Клеопатру лет в 10 сыграла. Ну а потом уже в школе Вишневской были обязательные самостоятельные задания — этюды, отрывки. После окончания актёрского факультета Института современного искусства, где я тоже немного пробовала себя в самостоятельном поиске, я пошла работать в колледж Вишневской педагогом актёрского мастерства, тогда же меня попросили организовывать праздники, делать просто концерты было скучно, стала писать сценарии и ставить праздники как спектакли. Параллельно с этим я получила второе образование как руководитель детского театрального коллектива и поставила свои первые спектакли с детьми и студентами. Потом решила круто изменить свою жизнь и ушла из колледжа, поступив в ГИТИС.

— Какой мастер Олег Кудряшов?

В первую очередь Олег Львович — педагог, неравнодушный к своим ученикам, он никогда не навязывал своё, не переделывал работы, а пытался добиться от нас, чтобы мы выразили то, что хотим сами, пытался понять, про что и как мы хотим, часто рисковал и доверял нам. Педагог требовательный, но увлечённый тобой, глупым начинающим студентом, лично. Я никогда не видела у него амбиции режиссёра, как у некоторых других мастеров. И всегда видела лишь то, что он переживает за то, примут ли мою работу, что скажут про меня, поймут ли, интересно ли это, не скучно ли зрителю. После окончания ГИТИСа всегда можно прийти к нему, посоветоваться, показать макет-эскизы, обсудить идеи, пригласить на свой спектакль, получить критику, которую никто в лицо тебе не осмелиться сказать, а мастер имеет право и всегда поставит тебя на землю, если закружилась голова от ощущения успеха, напомнит, что надо работать, не останавливаться, думать в первую очередь об актёре, всё через актёра. Некоторые наши выпускники остались в мастерской, теперь уже как молодые педагоги — Кирилл Вытоптов, Григорий Добрыгин, Миша Походня.

Олег Кудряшов

У Олега Львовича фантастическое чувство юмора, которое он пытался развивать и в нас. Все знают, что «кудряши» – это значит весело, игровой подход к материалу, острые характеры, часто живая музыка, актёры играют на куче инструментов и сами здорово поют. Олег Львович выпускник Марии Осиповны Кнебель, продолжение этой линии педагогики – метод действенного анализа и этюдный метод, мы работали и в этом направлении.

И ещё он собрал в своей мастерской прекрасную команду педагогов, без которых трудно представить наше обучение – Светлана Васильевна Землякова, Екатерина Геннадьевна Гранитова, Олег Игоревич Глушков, Елена Корюновна Амирбекян, Тимофей Иванович Сополев, Михаил Леонидович Фейгин.

Олег Львович дал мне шанс попасть в режиссёрскую профессию. Сколько могла, от него я брала, слава Богу, что могу брать и сейчас.

Спектакль «Фалалей»

— Есть ли что-то общее в сегодняшних московских театрах или каждый самобытен? Вы ставили в Et Cetera, в Школе Современной пьесы, в Сфере — в чём для Вас разница между этими площадками?

Et Cetera, Школа Современной пьесы и Сфера — это три разных мира, у них нет ничего общего. Правила игры в этих мирах разные, жители разные, ощущение театра разное. Поэтому проводить параллели не вижу никакого смысла.

Вообще каждый театр — это отдельная страна, со своими проблемами, привычками, особенностями, странностями и плюсами. Задача — за то короткое время, что я работаю, успеть понять хоть что-то про этот театр, поэтому для меня важно посмотреть все спектакли театра, где я сейчас работаю, посмотреть на зрителя, который ходит туда, узнать историю театра, биографию каждого моего актера, чтобы влезть внутрь этого мира и, пропустив через себя, создать спектакль, подходящий конкретно этому театру. Я против ломания и реформ, я за индивидуальный подход, развитие без насилия, учитывая прошлое.

— Что такое МТЮЗ сегодня?

Мне трудно об этом говорить, я приглашенный режиссёр. Для того, чтобы понять, что такое МТЮЗ сегодня, надо хорошо знать, что такое МТЮЗ раньше. Насколько могла, я изучила историю этого театра. Это театр двух крупных и непохожих друг на друга режиссёров, учеников Георгия Товстоногова, Генриетты Яновской и Камы Гинкаса. Помимо спектаклей для детей, в репертуаре театра есть спектакли и для взрослых. Так что больше всего мне не нравится, когда говорят, мол, ТЮЗ — это белочки, зайчики — несерьёзно. В этом театре есть как и белочки, что само по себе прекрасно, так и «Пушкин. Дуэль. Смерть» и «Леди Макбет Мценского уезда», например. Так что любой зритель найдет для себя то, что будет ему близко в МТЮЗе.

Премьера спектакля «Гадюка» в театре «Сфера»

— Что позволяет твёрдо идти по своей дороге и не обращать внимания на общественное мнение?

Этого я не знаю. Я думаю, что нетвёрдо иду по дороге, без особенного осознания, всё как-то само собой складывается. Мнения и критика меня пока ранят и сильно выбивают из рабочего процесса. Поэтому я стараюсь верить нескольким людям, чье мнение мне важно. Доверять себе, команде, с которой я работаю, актёрам.

— Режиссёр — это одиночка или важная часть команды?

Еще недавно я бы ответила часть команды, но к сожалению реальность такова, что одиночка. Это в студенчестве можно было придумывать всем вместе и могло что-то выйти, а в профессиональном театре ты должен точно знать чего хочешь, что конкретно сказать хореографу или художнику, чтоб у них была возможность самовыразиться, но при этом это бы работало на общую историю. Ну или хотя бы делать вид для всех окружающих, чтобы все были уверены, что корабль плывет в нужную сторону, чтобы тебе верили. К тому же ты лично один несешь ответственность за всё происходящее. И это конечно не позволяет расслабиться. Хотя я стараюсь по возможности работать со своей командой – художником Асей Скорик, хореографом Евгенией Миляевой, недавно к нам присоединился Павел Бабин, художник по свету из театра «Школа современной пьесы», который оказался к тому же талантливым создателем звуковых партитур. Со своими мне работать спокойнее, я уверена в них, каждый отвечает за свою часть процесса, они меня слышат и мы на одной волне.

— Как появляется замысел? Всегда ли это спонтанно?

Мне очень нравится фраза Адольфа Яковлевича Шапиро, у которого я сейчас учусь в лаборатории: «Перед началом репетиций у тебя должно быть предчувствие замысла, а не сформулированное решение материала». В меня попала эта мысль. И я поняла, что это нормально, когда я формулирую точно замысел уже на стадии выпуска спектакля. Но на практике, еще до первой встречи с артистами, ты уже должен сдать эскизы и макет с художником, чтоб цеха заработали, отобрать с композитором музыкальный материал и так далее, потому что театр — это сложный механизм или, вернее, организм, в котором творческому процессу отведено, к сожалению, не так много времени, а всё остальное — это сроки, организационные моменты и дисциплина. Как правило, с моей головой происходит так: выбрав материал для постановки, я обкладываюсь книгами, фильмами, музыкой, чтоб утонуть в этом всём, чтоб почувствовать автора и его темы, эпоху, стиль, накопать максимум. Потом, когда понимаю, что больше впустить в себя не могу, оставляю на некоторое время, и дальше работа идёт сама по себе без моего участия, работа в подсознании. Ну а потом приходят картинки, образы, решения сцен. Сами по себе. Как озарения, как сны, как мысли. Значит, процесс запущен верно. Это такая идеальная модель. Но на практике, конечно, такого времени нет и приходится навёрстывать сбор материала уже во время репетиций.

Премьера спектакля «Гупешка»

— Какой звук часто сопровождает Вас?

К сожалению, звук работающего компьютера, а хотелось бы, чтобы звуки живой природы – пение птиц, шум леса, сверчки, океан, я очень люблю природу.

— У Вас недавно была премьера — «Фалалей». Наверное, можно сказать, что она о взрослении и покидании тёплого мира детства. Как Вы считаете, уходит ли этот мир из нас или остаётся где-то внутри навсегда?

Судя по тому, как смотрят наш спектакль взрослые люди – этот мир всегда внутри нас. В каждом взрослом конечно же живёт ребенок, и вот этот наш, как правило, недолюбленный внутренний ребенок постоянно чувствует потребность в любви, заботе, поддержке, но мы его забиваем глубоко внутрь себя, чтоб оставаться сильными, выносливыми взрослыми. И если поворошить внутри человека эту тему, тему детства, сбить человека с ужасной потребности доказывать окружающим свою взрослость и состоятельность, забыть ненадолго хоть чувство вины и необходимость принимать решения, выбить из человека иронию и скепсис, вернуть ощущение корневого доверия к миру, радости от познания, встречи с чудом, происходят перемены. Сказки, которые я обожаю, это максимально короткий путь к сердцу зрителя.

— Сегодня мир стремится к тому, чтобы не взрослеть, об этом напоминает общество потребления, твердящее, что приобретая атрибут, мы становимся уникальными и остаёмся молодыми навечно. В чем разница между юным и инфантильным?

Я задумалась и вдруг поняла, что взрослеть значит для меня терять чувство радости и переставать чувствовать себя счастливой, это постоянное чувство долга и чувство вины.

Мне кажется, моё поколение боится взросления. Потому что мир вокруг нас страшен и враждебен. Беспомощность перед миром порождает панику, тревожность и страх будущего. А в детстве будущего нет, есть только радость от настоящего. Мои ровесники, да и я сама, мы носим майки с комиксами и мультиками, катаемся на самокате, пьём молочные коктейли и т.д. Потому что я боюсь реальности и не хочу взрослеть, ведь взрослый для меня — это беспомощный и унылый, с авоськами и кредитами, с бандитами и войнами, с семечками у подъезда, с ипотекой и зарплатой ниже прожиточного минимума, бедностью, бомжами, с больными детьми, раком, болью, СПИДом, смертью. Сын меня недавно спросил: «Зачем взрослеть?», я говорю: «Ну чтоб самому решать, что хочешь делать, куда пойти, чем заниматься», а он отвечает: «И это всё?» Я задумалась и вдруг поняла, что взрослеть значит для меня терять чувство радости и переставать чувствовать себя счастливой, это постоянное чувство долга и чувство вины. Я не готова так взрослеть, лучше я останусь в мире иллюзий. В театре меня, впрочем, только это и интересует, это прятки от реальной жизни. Поэтому я совсем не интересуюсь документальным и политическим театром.

Лаборатория «Репетиции на Таганке», спектакль «Красная шапочка»

— Что такое хороший спектакль?

Для меня нет такого понятия как хороший-плохой. Я думаю, что театр — не место для оценок, да и я не критик. Театр — это место рефлексии. Я больше люблю такой критерий: попал в меня спектакль или не попал. Я могу разобрать по школе, и мой ум скажет мне — это качественный, грамотный спектакль, но в меня это не попадает. А бывает, что очень холодный эмоционально, интеллектуальный театр вдруг вызывает у меня необыкновенный отклик. Всё зависит от того, что со мной сейчас происходит. Есть ещё опасность — «а король-то голый», все хвалят, а я вот не понимаю, не чувствую, но тоже похвалю. Ведь считается «хороший» спектакль.

Театр — это индивидуальное дело, как мне кажется, и очень субъективное. Я недавно поняла простую мысль, и это меня поразило: невозможно сделать объективно «хороший спектакль», потому что критики скажут «гениально», а зрители ходить не будут, или наоборот. Один человек скажет: «Ах, я проплакал весь спектакль», а другой вообще уснёт в самом начале. И дело не в спектакле, а в субъективном восприятии реальности. Я лично разбираюсь со своим миром, с моим местом в нём, с темами, что волнуют именно меня. Если хоть один зритель в зале чувствует мир так же, как я – уже удача.

— Какие у Вас планы на ближайшее и далёкое будущее?

После выпуска «Фалалея» во МТЮЗе я перехожу в «Театр на Таганке». Летом с моей командой мы участвовали в лаборатории «Репетиции» и делали эскиз по пьесе Жоэля Помра «Красная шапочка». Эскиз прошёл в работу, и теперь у нас будет время сделать из него спектакль. Потом я переезжаю в Калугу, там у меня будет первый опыт работы на большой сцене. А следующие планы пока в тайне, надо же оставить интригу. Работа в любом случае пока есть. Я бы хотела, конечно, сделать перерыв после выпуска грядущих работ, чтобы осмотреться, понять, куда двигаюсь. А может и вообще попробовать что-то совершенно другое.