июнь 2020
«Если у человека есть гармония внутри, то ему мало что нужно извне». Филипп Чижевский — дирижёр в большом городе
Беседу вела Татьяна Двенадцатова
Вёрстка Катерины Вендилло
Филипп Чижевский - человек, который стал заниматься музыкой едва ли не раньше, чем научился говорить. Он с самого детства на гастролях.

О том, что важно в деле дирижёра, о дисциплине и профессионализме. Про собственный коллектив Questa Musica и работу в Большом. Про проблемы музыкальной отрасли и концерты-онлайн.
— Филипп, правда ли, что Вы стали заниматься музыкой раньше, чем научились говорить? Какое у Вас самое яркое впечатление из детства, связанное с музыкой?
Это произошло практически одновременно (смеется). Музыкой я занимаюсь с 2,5 лет. Ходил в творческую студию рядом с домом на хор, ритмику и изо, наверное, как и все дети.

Самое яркое музыкальное впечатление детства — это исполнение Восьмой симфонии Г. Малера под управлением Евгения Светланова. С 6-ти лет я занимался в Хоровом училище им. А. В. Свешникова. У нас с раннего возраста была активная концертная деятельность, гастроли. Эту симфонию называют «1000 исполнителей», состоялось это событие в Большом зале Московской Консерватории.

Мне тогда было примерно 11 лет. Помню, снимали первых 6 рядов партера, чтобы разместить оркестр, который не помещался на сцене. Светланов был в белом пиджаке с бордовой бабочкой, у него в руке была длинная палочка, а сама рука — в белой перчатке, чтобы его было видно отовсюду. Духотища в зале стояла невыносимая, некоторые зрители выходили, им становилось плохо.
— Какими инструментами Вы владеете и почему выбрали делом своей жизни дирижировать?
Мои родители — скрипачи. Этот инструмент также не обошел меня стороной. Я занимался скрипкой с мамой и параллельно учился в Секторе педагогической практики при Московской консерватории. Дошел до ля-минорного концерта Вивальди, потом прекратил заниматься скрипкой регулярно.

Параллельно я занимался фортепиано, и меня посещали мысли связать свою жизнь с фортепианной карьерой. Дирижирование же было у нас обязательным предметом, начиная с 8 класса. В конце 8 класса мы проходили творчество Рихарда Вагнера.
Помню, мы слушали музыкальную драму «Тристан и Изольда» целиком, а это порядка 4 часов чистой музыки. После чего я решил, что хочу заниматься симфоническим дирижированием.
Я поступил в консерваторию на дирижёрско-хоровой факультет, а через год стал совмещать с оперно-симфоническим отделением. Таким образом, я закончил хоровое, оперно-симфоническое отделения и аспирантуру в консерватории.
— С чего начинать воспитывать вкус, какую музыку включать ребенку с детства? Только ли классическую?
Сложный вопрос. Воспитание вкуса происходит не только в семье, но и посредством общения со сверстниками, на улице, в интернете.

Я в 5-ом классе слушал группу «Ария», у меня были все альбомы, мои друзья преимущественно были металлистами. Когда увлёкся баскетболом, слушал рейв и рэп. Тогда была очень популярна группа Prodigy. Также слушал Led Zeppelin, Deep Purple, Metallica, Slayer, Ice cube, Cypress Hill, 2pac, Aerosmith, Naughty by Nature...

В какой-то момент я от всего этого отошел, и для меня стала существовать только классическая музыка. Но это было не потому, что мне так сказали, так вышло само собой. Относительно воспитания вкуса у детей: здесь нет какого-то универсального рецепта.

Могу сказать, что воспитание музыкой идет прямо с зародышевого состояния, когда ребенок находится еще в утробе матери. Любая музыка (с точки зрения стиля-направления) может быть как талантлива, так и наоборот.
— Вы местами повторяете судьбу своего учителя В.К. Полянского: дирижёр государственной академической симфонической капеллы России, дирижёр Большого театра... Чему самому главному Вы научились у Полянского?
Наверное, дисциплине. И продолжаю этому учиться. Он удивительно
дисциплинированный человек, волевой. Это основные качества, которые должны быть у дирижёра. Он своим примером всегда показывал основные столпы, на которых и должен держаться образ дирижёра. А потом уже и всё остальное — психология, взаимоотношения с людьми.

Вот, например, в Большом я могу прийти в 11:00 (начало репетиции), закрыть глаза, взмахнуть руками и услышать аккорд, который указан в партитуре, но и на перерыв я отпускаю музыкантов строго по регламенту. С Questa Musica мы можем репетировать по 2-2,5 часа без перерыва, у нас другие порядки.
— Уже больше 10 лет Вы руководите ансамблем Questa Musica. Как набирали состав? По каким критериям?
Мы начали с небольшого вокального ансамбля. Будучи студентами, я и моя жена Мария Грилихес основали этот коллектив. Всё произошло очень внезапно. Наша знакомая училась тогда на продюсерском в ГИТИСе и предложила нам сделать такой проект. В составе были наши друзья из Хорового училища и из консерватории.

Мы записали промо-диск, который включал и Баха, и Танеева, и народные песни, и американские спиричуэлсы — в общем, мешанина страшная. Интересно было пробовать себя в разных жанрах. Позднее мы обросли инструменталистами. Одни из первых произведений, которые мы сыграли вместе, были кантаты Баха (4-ая и 100-ая). Потом была опера «Дидона и Эней» Г. Пёрселла в театре «Гонзага» в усадьбе «Архангельское». Это был первый проект, который мы делали на исторических инструментах (лютня, барочная гитара и т.д.) в низком строе.
— Как Вы отбираете репертуар для своего коллектива Questa Musica?
У каждого концерта, который нам предлагают сыграть, есть какая-то тематика. Мы её тщательно обсуждаем с организаторами и выстраиваем концепцию программы. Либо играем музыку, которую хотим исполнить в данный момент.

Например, к юбилею коллектива (10 лет) мы сыграли Базельский концерт для струнных И. Стравинского. После мой друг скрипач Дмитрий Смирнов солировал в концерте Й. Гайдна. Далее была вторая симфония А. Онеггера, а закончили 70-ой симфонией Й. Гайдна.

Кстати, Гайдн — тот композитор, чья музыка может прекрасно сочетаться со многими стилями и направлениями. Когда я спросил Софью Губайдулину, с каким из композиторов она себя видит в программе, она без раздумий ответила — с Й. Гайдном.

Но лучше не сочетать музыку эпохи классицизма с барокко. При этом классицизм весьма неплохо сочетается с XX-XI веком.
Хотя, всё дело вкуса. Г. Рождественский про это много писал. У него есть замечательная книга «Треугольники», в которой он рассказывает о своих секретах составления программ. Многое зависит и от помещения, где играется концерт. Если это собор — музыка одна, если концертный зал — другая. Я всегда прихожу в помещение, где предстоит играть, и, оказавшись в нем, могу сразу набросать несколько программ.
— Дирижёры устают? Может быть даже есть профессиональные недуги? Как отдыхает дирижёр Филипп Чижевский?
У меня, слава Богу, нет недугов. Недуги появляются от неправильной постановки рук и от каких-то физиологических моментов, которые не исправляются на начальном этапе. Потом эти недуги прогрессируют и приводят к негативным последствиям.

Я плаваю в бассейне, люблю спорт с детства, играю в баскетбол, катаюсь на велосипеде. Вообще мне нравится все, что связано с водой: от контрастного душа после зарядки до погружения в холодную воду. Бани, сауны и плавание — это лучший релакс.
— Есть ли какой-то определенный набор жестов у дирижёра? Вы разговариваете только руками или ещё мимикой?
У дирижёра, помимо ясного жеста, крайне важен взгляд. Когда я сопровождаю свой жест взглядом, действие приобретает другое качество. Через мой взгляд оркестр чувствует мое присутствие в момент игры, мое сопереживание. Взгляд даже важнее жеста.
Дирижировать на три или четыре доли — это техника. Она, безусловно, важна, особенно в сложной музыке, которую музыканты без дирижёра сыграть не смогут. Дирижёр необходим для общего дыхания коллектива, для сплочения. Он помогает раскрыться индивидуальностям каждого музыканта.
Дирижёр — не тиран, который за неправильную ноту ломает смычки и выгоняет с репетиции, а человек, который должен помочь раскрыться таланту каждого. Оркестр — это большой ансамбль. Но слишком много свободы давать коллективу тоже опасно, важно во всём соблюдать баланс. А чувство этого баланса — это и есть момент психологического включения дирижёра. Он должен понимать, что играют не инструменты, а люди.
— Оперный сериал «Сверлийцы» единственный в своём роде? Расскажите про этот жанр и идею?
В этот проект меня пригласил композитор Дмитрий Курляндский — музыкальный руководитель Электротеатра «Станиславский».
«Сверлийцы» — это шесть опер, которые играются на протяжении пяти вечеров. Чтобы выйти на такой сжатый формат, нам пришлось репетировать больше полугода. Была проделана огромная работа. Б. Юхананов писал либретто почти 10 лет.
Композиторы (Д. Курляндский, Б. Филановский, А. Сюмак, С. Невский, А. Сысоев, В. Раннев) получили свои части текста и писали музыку, не общаясь друг с другом на предмет единой концепции всего оперного сериала. Получилось шесть абсолютно разных высказываний.

По-настоящему погрузиться в «Сверлийскую цивилизацию» мне удалось, когда мы сыграли все шесть опер по третьему кругу. Местами, я стал находить сходства, арки (например, между музыкой Д. Курляндского и музыкой В. Раннего). Мы стали видеть эту историю на 5 вечеров, как нечто целостное.

Такого в России, да и в мире, не было. Этот проект можно сравнить разве что с гепталогией К. Штокхаузена «Свет». Там 7 опер по названиям дней недели. В сентябре у нас должны были состояться гастроли со «Сверлийцами» в Китае, но они отменились по понятным причинам.
— С 2009 года коллектив Госкапеллы, которой Вы дирижируете, стал включать посещение малых городов (Торжок, Калуга, Елец и др.). В. Полянский высказывался: «Преступление, что есть города, где люди никогда не слышали живой симфонический оркестр, не видели оперных постановок». Разделяете ли Вы позицию, что все должны слышать эту «музыку, внушающую любовь к родине»? Кто сегодня Ваш зритель? Какой он?
После очередного выступления на «Платформе» у К. Серебренникова ко мне подошли ребята, не музыканты, и стали говорить очень правильные и точные вещи, которые я бы никогда не услышал от своих коллег.
Тогда меня это натолкнуло на мысль, что наше образование, порой, мешает воспринимать эмоции.
Придя на концерт классической музыки, я как человек с музыкальным образованием буду, скорее, не слушать, а анализировать.
Вот что я понял в тот вечер: абсолютно вторично то, какими средствами мы несем эмоцию: играем ли мы сонату В. Моцарта или ультра-сложное современное произведение. Главное, чтобы мы верили в то, что делаем на 100 % и делали это искренне. Только тогда любая музыка дойдёт до адресата.
Что касается зрителя, то я проведу следующую параллель. Есть житель мегаполиса, который ходит в галереи, катается на машинах, смотрит мир. И есть деревенский житель, который живет себе в деревне в пять домов, и все, что у него есть: огород, колодец и небо над головой.

Если мы, городские жители, постоянно куда-то бежим, стремимся чего-то достичь, то деревенскому жителю этого ничего не нужно: у него прямая связь со Вселенной, с Богом, с Космосом. У него всё есть: он пошел в лес и слушает идеальный симфонический оркестр с не менее идеальными акустическими условиями. Ни одна музыка не может с этим сравниться.
Если у человека есть гармония внутри, то ему мало что нужно извне.
— Вы обладатель премии «Золотая маска» как музыкальный руководитель постановки оратории «Триумф Времени и Бесчувствия» Г. Ф. Генделя в Музыкальном театре имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Что для Вас эта победа? Важна ли такая оценка Вашей работы?
Я спокойно отношусь к премиям. У меня было 4 номинации на «Золотую маску»: первая за оперу «Франциск» С. Невского, вторая — за «Сверлийцев», третья за «Галилео» и в четвертый раз я её получил. Мне, конечно, очень приятно. Это была знаковая работа и для меня, и для театра. Огромное спасибо за этот проект Антону Гетьману (директор театра), что он всех нас собрал и дал полный карт-бланш. Это типичный пример настоящей свободы в творчестве, когда ты делаешь не вопреки, а благодаря.
— Что для Вас профессионализм?
Профессионализм — это гигиена собственных мозгов. Профессионализм — это всегда путь в себе, путь отшельника. Как монах, который просыпается с молитвой и с ней же засыпает. Профессионализм — это умение правильно перераспределять энергию.
Для меня это невозможность выйти к коллективу, если ты не досконально знаешь партитуру. Ведь дирижёр зачастую выступает в роли учителя и человека, который ведет за собой.

Помню, после первых в жизни репетиций с оркестром мою рубашку можно было выжимать. Потом ты осознаешь, что главное искусство дирижёра состоит в том, чтобы понимать, где надо дирижировать, а где можно отпустить, ведь импульс уже задан.
— Кто сейчас главный дирижёр страны?
Наша профессия весьма субъективна. Еще Римский-Корсаков сказал: «Дирижирование — дело темное». Один и тот же оркестр с разными дирижёрами будет играть по-разному.

Наверное, проще назвать главного дирижёра страны будет зрителям, которые ходят на концерты, или музыкантам, которые играют с разными дирижёрами. Бывают ведь разные типы. Кто-то — рассказчик, дирижёр-теоретик. А вот Рождественский проводил свои репетиции крайне немногословно. Он сторонник нести информацию в руке. Я же отношу себя к смешанным типам, у меня всё по настроению.
— Ваш любимый современный и классический композитор?
Любимого композитора нет. Любимый всегда тот, которого я играю в данный момент. Из современных авторов я люблю итальянцев: Сальваторе Шаррино, Джачинто Шельси. Многие композиторы мои хорошие друзья. У одного я люблю работу со звуковыми эффектами, у другого — какие-то ритмические модификации, у третьего — игру с музыкальным временем.

Все эти приемы они умеют правильно тасовать между собой, не сговариваясь. Тогда случается так, что, играя произведение, ты проживаешь жизнь. В следующий раз ты проживаешь другую жизнь. Наверное, так же случается и у актеров. Мы вживаемся в произведение, как в роль. Когда ты сыграл концерт, тебя может не отпускать неделю, месяц. Тебе может сниться ночами, ты можешь напевать какой-то фрагмент, гуляя по улице, хотя параллельно уже ведешь другие проекты.
— Удалось ли адаптироваться и играть концерты онлайн?
Я все-таки к этому формату отношусь, как к чему-то развлекательному. У онлайн-концертов и принцип музицирования другой, ведь человек играет перед пустым залом. Плюс техника еще не на таком высоком уровне, чтобы без задержек и неполадок реализовать задуманное.
Не стоит забывать, что концерт нам нужен, прежде всего, для трансформации. Это всегда изменение как для зрителя, так и для исполнителя. Исполнителю очень нужен зритель. Игра без зрителя — это совершенно другое.
— Расскажите об основных проблемах в Вашей отрасли. Что бы Вы изменили в первую очередь?
Я бы начал с образования, тут есть целый ряд проблем.

Первое: отсутствие практики. Студенты на дирижёрском факультете получают практику только на четвертом курсе. Считается, что им нужно поучиться, поднатореть в технике, чтобы выйти к оркестру. Поэтому три года дирижёры обучаются под два рояля, когда два пианиста изображают звучание оркестра.

Однако это и близко не может стоять с живым звучанием оркестра. Поэтому
через три года молодой дирижёр выходит на живой оркестр, начинает дирижировать и пребывает в полном недоумении когда что-то не получается как в классе под рояль. Я считаю, что студент-дирижёр должен получать коллектив как можно раньше. Органика жеста, ощущение звука в руке
приходит только с практикой.

Второе: я бы объединил хоровое и симфоническое дирижирование в один факультет. Дирижёр должен понимать, как поет хор, как работать с вокалистом.

Третье: я бы уменьшил количество студентов на каждом курсе. Отбор должен быть тщательнее. Абитуриенты будут более прицельно идти в профессию.
Другие публикации, которые могут быть Вам интересны: