Космоножка – это альтер-эго. То есть это я, но не совсем. И я – это не только Космоножка. Она появилась, когда я создавала свой первый жж. Я искала подходящее слово для названия, и тут мне попалось слово «космоножка». Знаешь, что это такое? Это старинное блюдо из простокваши и гречневой муки. И когда я это слово услышала, сразу поняла, что это моё имя. В нём в идеальных пропорциях сочетаются придурковатость и вселенский масштаб, космическая вечность на ладошке маленького мясного-костяного человечка. Первая Космоножка была просто юзерпиком с кисточкой в башке и довольно дурацким жж, который ныне заброшен. А персонажем комиксов она стала в 2014 году.

Искусство вообще – это, говоря словами одного персонажа Стругацких, больная совесть общества. То, через что выражаются и становятся видимыми надежды, страхи, радости, боль, отчаяние, всякие чувства, свойственные конкретному обществу и конкретному времени. Современное искусство – это, соответственно, выражение современных тенденций. То, что сейчас болит, что, чему сейчас радуются, то, на что сейчас надеются, то, во что вглядываются, то, от чего сейчас пытаются убежать или наоборот к чему приблизиться. А вот что является или не является искусством, для меня самой большая загадка. Знаешь ведь эту феньку, когда один человек на выставке современного искусства принёс в кармане и положил в центре зала камень, а все решили, что это часть экспозиции и ходили вокруг этого камня с умными лицами? Я вот не знаю – это искусство или нет? Мне вообще кажется, что всё что угодно может быть искусством. Для меня искусство – это что-то, что по ощущению настоящее, что цепляет, вызывает восторг, или страх, или мурашки по спине, вообще какое-нибудь сильное чувство. У меня на одной работе был такой коллега, так он владел искусством красиво материться, я не понимаю, как он это делал, но реально – заслушаешься, притом что я вообще не люблю, когда при мне матерятся. А про него можно хоть сейчас фильм снимать, готовый персонаж с готовыми монологами. Вот это искусство или нет? Я не знаю.

Вкуса не хватает. Вкус начинается с детства, с быта, с хорошего дизайна, а в России не умеют делать красивые и при этом недорогие вещи. Только сейчас начинают понемножку. Особенно детские вещи, я как в детский магазин захожу, так там хоть святых вон выноси: всё рафинированно-сюсюкающее, карапузовое, розовенькое, голубенькое, со сладенько улыбающимися солнышками и зверюшками с жирными щёчками, детские книжки с безвкусными стишками и ужасными компьютерными иллюстрациями. Я могу спокойно перемещаться по детскому магазину, только если у меня в наушниках играет песня Летова «Детский мир», это хоть как-то уравновешивает тёмное и светлое начало. И ещё очень не хватает – опять же на мой субъективный взгляд – интересной системы преподавания. Чтобы детей не учили рисовать как надо, а показывали им как можно, и предлагали что-то придумать самим. Я поэтому в художественную школу в детстве не пошла, сознательно не пошла, хотя мне предлагали. Не хотела рисовать по плану: та-а-а-ак, дети, рисуем осень, рисуем весну, рисуем свой город, открытку маме на восьмое марта, тургеневскую беседку, и попробуй только нарисовать что-нибудь не то и не так, как считает нужным преподаватель. А в училищах и университетах нередко мэтры пытаются воспитывать себе учеников и преемников и тупо диктуют им, что они должны делать и как, ничуть не заботясь о том, к чему есть склонность у самого студента. Очень мало у кого из преподавателей есть смелость дать студенту свободу действий, разрешать ему любые эксперименты и только всё это направлять.

Кумиров нет, и слово это не люблю. Есть люди, которых я очень уважаю и которые вдохновляют тем, что они делают или делали. Если брать комиксы, вдохновляет Лиза Мюррей, которая комиксы про Неми рисует, Сара Андерсон, Таня Tavvla, Олег Тищенков, Ирина Сазонова, Soamo. Ещё Иван Максимов. Ещё Вася Ложкин, один из самых офигенных художников современности. Ещё Уно Моралес. Ещё мои товарищи по ОХУ. У меня одногруппник был, меня до сих пор восхищает, как он умел – он постоянно генерировал кучу невероятных идей, из незначительного случая мог вывести целую концепцию, часто рисовал комиксы, чудовищно смешные карикатуры на одногруппников, абсурдные плакаты к несуществующей политической партии, причём развешивал их по городу, организовывал экспедицию по поискам в Орле византийского посольства и вообще валял дурака как только мог. Ещё очень вдохновляющая штука – дневники Хармса. Вообще Хармса, пожалуй, могла бы назвать тем, на кого стараюсь равняться. Меня восхищает его восприятие жизни как чуда.

Да я и сейчас нередко так думаю. Кому это нужно? Мне самой нужно. Это я транслирую. Но кто-то называет эти плевочки жемчужинами, кому-то попадает в резонанс, кто-то говорит: «Cлушай, ты такие классные штуки делаешь, давай ещё». Вот это очень воодушевляет, я люблю, когда меня поглаживают. А когда никто не поглаживает, и особенно когда наоборот ругают и говорят, что то, что я делаю, полная фигня, я очень даже склонна опускать руки, ложиться и начинать помирать с мыслями вроде: «Ну конечно же, они правы, всё, что я делаю, полная фигня, зачем я себя обманываю, что это кому-то надо, жизнь сплошная пустыня, лучше мне умереть». Что меня заставляло? Воспоминание о том, как кому-то когда-то нравилось то, что я делаю. Воспоминание об огромном удовольствии, которое я сама получаю, что-то делая. Истории, рассказанные людьми, которыми я восхищаюсь, о том, как у них было то же самое, а они всё-таки продолжали что-то делать. На самом деле мне ещё предстоит научиться адекватно реагировать на любую критику, я не всегда это умею. А, ещё вот что помогает не опускать руки: когда есть возможность увидеть черновики и неудачные работы какого-нибудь крутого автора. Потому что когда их не видишь, то начинает казаться, что он крут, и всё, что он делает, круто, и делает он всё легко и весело и никогда не ошибается. Но если поглядеть на черновики и увидеть, сколько неудачных работ надо нарисовать, чтобы получилась одна удачная, то это как дружеская рука, ложащаяся на плечо: всё в порядке, у них тоже так, успокойся. Я очень уважаю художников, которым хватает смелости показывать свои неудачные работы.

Сразу после выпуска я была приглашена на собеседование и стажировку в качестве дизайнера в один пафосный салон штор и была выгнана из этого гадюшника через три дня за тупость и непристойное поведение. Потом я работала в магазинчике оператором ксерокса. Чудесная работа, я там, например, на собственном опыте узнала, что если последний раз ты ел в восемь утра, а обеденного перерыва тебе не полагается, то в шестнадцать двадцать ты, скорее всего, свалишься в обморок. Потом случилось настоящее чудо – я не преувеличиваю – и я совершенно случайно попала в витражную мастерскую сборщиком витражей. В Орле! Потом грянул кризис, богатые люди, которые могли бы заказать витражи, вместо этого стали оплакивать свои деньги, и тогда я осталась без работы и пошла работать оператором на горячей линии. Вот это работка не для слабаков. Я там работала всего несколько месяцев, но это был совершенно уникальный опыт и очень при этом вдохновляющий. Например, комикс про Космоножку «Секс по телефону. Трудовые будни» нарисован исключительно по мотивам того, что происходило во время ночных смен. Никогда в жизни, ни до, ни после того, я не общалась с таким невероятным количеством извращенцев, озабоченных подростков, сумасшедших, онанистов и просто психов на всю голову. Через неделю такой работы оператор отращивает себе бескрайний дзен и становится абсолютно невозмутим и просветлён, а также прокачивает чувство юмора. Или уходит нафиг, потому что иначе там невозможно работать.

Дальше я жила и работала уже в Подмосковье и в Москве. Я собирала и паяла витражи Тиффани, работала лепщиком-модельщиком в мастерской гипсовой лепнины (особый ништяк был в том, что в мастерской работали десять мужиков и я), потом работала в мастерской, которая занималась всем сразу, и делала всё понемножку: расписывала изразцы, опять собирала витражи, лепила модели, собирала каменную мозаику, работала на реставрациях храма в Кашире, пекла фьюзинг. Есть, например, такой чудной факт моей биографии: изразцы, которые на куполах храма ВДВ в Сокольниках, в Москве, расписывала я. Что касается заработка, я для себя чётко разграничиваю – из того, что я умею, чем я занимаюсь для заработка, а чем для души. Меня прёт рисовать, но пока это дело для души. А зарабатывать я предпочитаю, работая руками. Вот работа руками в мастерской – это прямо на сто процентов моё, я чувствую себя очень счастливой, когда из хаоса делаю руками всякие красивые штуки. Я и сейчас мечтаю заниматься чем-то таким. Я уже два года без работы, сейчас сижу с детёнышем, и, честно говоря, меня до чёртиков задолбало это наседкино бытие, я хочу его чем-то интересным разбавить и страстно мечтаю опять работать в мастерской. Кстати, я не хочу того, чего сейчас хотеть модно – «работать на себя, а не на дядю». Я хочу именно работать на дядю, я стопроцентно наёмный работник, и если «дядя» адекватен, предоставляет мне свободу, уважает мой труд и хорошо его оплачивает, и вообще с ним можно договориться, то я работаю на совесть.

Почти всего. Серьёзно, я ужасная трусиха. Если написать всё, чего я боюсь, то выйдет огромный список. Но больше всего я боюсь вот чего: продолбать чудо. Продолбать самые драгоценные божьи подарочки. Знаешь, иногда Б-г (или Дорогая Вселенная, или я не знаю кто) посылает человеку подарки. Они бывают разные: некоторые даются внезапно, некоторые начинают приходить после больших усилий. Часто они выглядят как чудо – совпадают сразу несколько маловероятных вещей, якобы совершенно случайно оказываешься в нужное время в нужном месте. Подарком может быть знакомство с человеком, или вещь, или возможность, или путешествие, или вообще что угодно, но главное в таком подарке – это то, что в нём заключён огромный потенциал. Сумеешь это взять – сможешь сделать всё, что захочешь. И, на мой взгляд, самое страшное – это не узнать этот подарок, не понять, что это такое, обесценить его, не быть готовым принять его, струсить, выбросить. Взять бывает очень страшно, или подарок может выглядеть не так, как представлялось, или требует большой работы. Но это слишком ценные штуки, чтобы ими разбрасываться. Я знала удивительных людей, у которых был огромный потенциал и настоящий дар к чему-то, но они так и не реализовали это и всё продолбали. На надгробном памятнике такому человеку можно написать: «Мог бы».