Я работаю в нескольких местах. Основное — это Русский Музей, я там научный сотрудник в отделе научной литературы и библиографии. Я делаю систематический каталог по искусству, это аналитическая и теперь компьютерная работа. Меня порекомендовали в библиотеку, когда я закончила бакалавриат и поступила в магистратуру. То есть со студенческих времен я в музее, а вообще попасть туда довольно сложно, без рекомендации никак.

Музей стрит-арта на тот момент не имел постоянного места и искал некую академическую авторитетную площадку, где бы он мог говорить об уличном искусстве. Первое, что пришло в голову куратору музея в поисках площадки — вернуться на амльма-матер и там найти поддержку. Но поскольку хороший художник — это мертвый художник, а уличное искусство не просто ещё живо, оно молодо, то, соответственно, все тут же напряглись. Нужно было найти соединительное звено, и им выступила я.

С живым художником гораздо сложнее, с ним нужно взаимодействовать, считаться. Он может быть против публикации своих старых работ, может захотеть создать определенный миф о своей жизни, поменять свою биографию и так далее. Например, какие имена в российском уличном искусстве общеизвестны? Есть Паша 183, первая его выставка прошла спустя год после его смерти. В нашей стране эта стратегия хвататься за голову, когда человека уже нет, доведена до состояния абсурда: все с юмором относились к Людмиле Гурченко в последние годы её жизни. А после её смерти все схватились за сердце и стали кричать о том, что это великая актриса, которая изменила русский кинематограф. Таких примеров, к сожалению, масса. Как-то при жизни не ценят. Наверное, стоит, как в песне: «Поплачь о нем пока он живой. Люби его таким, какой он есть».

Да. Поэтому сначала читала лекции я, куратор музея стрит-арта, искусствоведы и кураторы, и только потом стало возможным пригласить и художников в качестве лекторов. Вот так, медленно, крадучись и на мягких лапах мы начинали наши лекции. Потому что любая академическая наука очень консервативна. Например, на истфаке лекции по истории западного искусства заканчивается на Энди Уорхоле и поп-арте.

Всё до сегодняшнего дня. Со времен поп-арта прошло уже более 50 лет, было очень много всего, но наше искусствознание ещё не готово это в себя впустить, осмыслить и рассказать студентам, а объясняют это тем, что просто лекционных часов мало.

Резонанс в плане посещения был безумный, мы сами такого не ожидали. Тогда музей стрит-арта был маленькой группой в контакте, в ней было всего 60 человек. Сейчас там больше десяти тысяч, это произошло за три года. Но в начале мы были настроены на то, что даже если придет один человек, мы все равно будем работать.

Этот случай открыл глаза на тот информационный голод, который существует в Питере. В Москве хотя бы есть какие-то фестивали, лекции, Гараж, Мультимедиа Арт Музей, а в Питере ничего такого нет, только некоторые фото-галереи и лекторий Эрмитажа и ГРМ. То есть в Петербурге можно по пальцам пересчитать места, куда может пойти молодежь и получить не просто какие-то картинки, а реальную информацию об уличном или в целом современном искусстве. Соответственно, на наши лекции приходили ребята, которые пишут о современном искусстве, многие из них сейчас в уже аспирантуре. Видно, что хоть и медленно, но интерес к этому растет, он не ограничен только собственной тусовкой. Я хотела писать диплом по стрит-арту, но мне не утвердили эту тему, поэтому я писала по американской послевоенной скульптуре. Культурологам, социологам, философам достаточно давно разрешают заниматься такими темами, а искусствоведам намного тяжелее.

Нет, мы их проводили год, одновременно с этим на заводе, где сейчас музей располагается, создавалась основная экспозиция. Мы открыли музей прошлым летом выставкой «casus pacis» («повод к миру»). Поскольку в прошлом году было 100 лет с начала Первой Мировой Войны, хотелось выставку сделать на эту тему, но в связи с событиями на Украине было принято решение расширить тематику до «войны как таковой». Пригласили российских и украинских художников, которые должны были создать художественные высказывания на тему войны. Я писала тексты экскурсий по основной экспозиции, каталог к выставке «Casus Pacis», руководила подготовкой вечера памяти Паши 183 в Музее. Выставка Casus Pacis закрылась в сентябре 2014, а сегодня (27 июня 2015) открывается следующая под названием «Вспомни завтра». Сейчас я работаю в музее проектно: меня периодически привлекают, но в штате я не состою.

Музей стрит-арта — вещь сама по себе парадоксальная, никому не было понятно, как вся эта история должна развиваться. Когда куратором был Миша Астахов, он хотел сделать настоящий музей (в традиционном понимании этого термина) с основной экспозицией, приглашать художников. Функция любого музея — это собирание, хранение изучение, значит и музей стрит-арта должен заниматься тем же, полагал Миша. Хранение — это ещё и реставрация, архив и так далее. Когда команда музея поменялась, изменился и курс. Сейчас логика такая: поскольку стрит-арт — это вещь эфемерная, мы не должны его запирать в клетку, а значит каждый сезон можно полностью обновлять экспозицию публичной площадки музея. В итоге все, что было сделано на выставке в том году, было закрашено. Были те, кто поддержал новую стратегию развития, и те, кто не поддержал. Так что сегодня на открытии будет интересно. Я со своей стороны решила бойкотировать и не участвовать в монтаже новой выставки.

Да, я не очень понимаю, зачем тогда художникам ехать в музей стрит-арта, если на улице их работа может просуществовать 10 лет, а в музее её закрасят через полгода. Я считаю, что должен быть какой-то отбор. Что-то закрашивать, а часть сохранять. Такая возможность в некоторых случаях была, но ей не воспользовались, к сожалению? и многие отличные работы исчезли - Рустама Кубика, Сергея Радкевича, Толи Akue и др. К тому же музей сейчас делает ставку на временные выставки и event на публичной площадке, а мне интересна основная экспозиция, которая сейчас не пополняется, и научно-исследовательская работа, которой тоже не уделяется должного внимания. Наверное, всему свое время.

Должен собираться фотоархив - это очень серьезная многолетняя работа. В Гараже начали собирать архив московского стрит-арта, я хочу поехать в Москву и посмотреть, как это выглядит и какова система. Это должна быть армия фотографов, которые ходят по своему квадрату каждый месяц — не понятно, как это происходит. Но я верю, что Гараж делает хорошее дело и очень качественно, они большие молодцы.

Да, так и есть. Бетонную плиту легче транспортировать, чем стену дома. Хотя, допустим, куски домов с работами Бэнкси выламывают и продают на аукционах. Уличные художники же не рисуют на храме Христа Спасителя, чаще всего это старые, заброшенные дома, трансформаторные будки, то есть строения без исторической и художественной ценности, значит, это можно хоть как-то сохранить.

Простые. Есть закон о вандализме. Штраф — 5000 рублей. Стрит-арт — это вандализм. Нужно быть готовым к тому, что тебя могут оштрафовать.

Музей оформлен как частное учреждение культуры, и в общем там можно делать все, что хочешь. Расписывание заводских стен никого не волнует. Если это происходит в городе, например в Москве на фестивалях, то каждая стенка согласовывается с администрацией. А в центре города ещё любопытней история: если это памятник архитектуры, то он находится под охраной. Но в нашей стране всегда есть какая-нибудь юридическая лазейка: под охраной только фасад. Например, почему в Питере в центре, на Невском проспекте, сносят дома? Потому что охраняется только фасад, ты можешь снести всю начинку, а стеночку оставить, как ширму.

Конечно нет. Я наблюдаю схему «работы» со старыми домами. Они говорят, что делают кап. ремонт. Все радуются, дом расселяют. Он стоит полгода, пока оформляются документы. И вдруг случайно происходит пожар. Года три после пожара дом отстоится, а потом они разводят руками, мол, здесь нечего восстанавливать, у него ужасное состояние. И снос. В Невском районе есть два прекрасных жил. массива, двухэтажные дома 45-49 годов, послевоенные, сталинский неоклассицизм. Очень красивые домики, внутри там многомаршевые деревянные лестницы, с точки зрения архитектуры — прекрасные сооружения. И они стоят пустые. Кажется, сейчас готовится новый закон, по которому любой житель города может написать письмо с просьбой рассмотреть здание, чтобы поставить его в статус «выявленный объект архитектуры». Я надеюсь, что это будет работать, потому что если дом получает такой статус, то его обязаны отреставрировать и сносить не имеют права.

Современное тем или иным образом говорит о современности, воспевает ее. Так было не всегда, да и само понятие «современное искусство» (modern art) появилось только в начале 19 века.

Получается, что так. В 19 веке начали создавать искусство о современности. До этого в сюжете были царь Дарий, чудо Георгия о змее, Тайная Вечеря и так далее, то есть сюжеты, хронологически отдаленные от художника. Даже если это не библейский сюжет, а исторический, то должен он был произойти как минимум сто лет назад. А в 19 веке начали говорить о современности, история начала вершиться будто на глазах. В сегодняшнем искусстве много концептуального и сложного для понимания. Нужно обязательно прочитать экспликацию к выставке, чтобы понять, в чем там дело. Современное искусство претендует на новизну смысла, техники, формы. Чем мне нравится уличное искусство — у него нет такой претензии на сверхсложность, уличное искусство понятно каждому. Оно говорит так: может быть это не очень новая идея, но мы её донесли понятно и перенесли ее в новый контекст, то есть столкнули зрителя и идею лицом к лицу.

Это все зависит от самоощущения человека. Я недавно виделась с моей любимой учительницей по истории искусств, которая меня, кажется, и сподвигла стать искусствоведом. Мы говорили о том, что детей в художественных школах учат неправильно, сплошным фактам и датам. А ведь в принципе ребенку не надо для понимания искусства знать, что Александр Иванов 20 с лишним лет писал свое «Явление Христа Народу» в Италии, что там у него было несколько периодов и так далее. Для любви даты не нужны. То же по поводу Античности. Учить все это бесконечное количество богов тяжело ребенку. Учительница сказала:

Да, можно на него ответить как раз так, как я рассуждала выше. Искусство - это то, как мы видим мир, ощущаем его.

К прекрасным образам Античности искусство стремилось всегда, как к чему-то совершенному. Сейчас гармонии и истинной красоты мало, наверное поэтому образы из классического искусства (не только античности) постоянно эксплуатируются, Парфенон как товарный знак, в рекламе на унитазе сидит «Мыслитель» Родена, несчастный Давид на каждом углу и так далее. Если используются эти образы, значит у людей они вызывают доверие, позитивные эмоции.

Выпускники Смольного института придумали мобильную платформу «Рядом», они хотят проводить лекции на разные темы о современном искусстве в спальных районах. Я думаю, что это отличная идея, спальные районы — это параллельный мир. Есть огромное количество людей, которые практически не выезжают в центр. Дать им возможность хоть как-то «окультуриться» — это здорово.

Да! Вчера, пока я читала лекцию, одна парочка высунулась из окна своего дома и слушала. Прохожие тоже останавливаются. Это же любопытно, когда какие-то ребята что-то придумали на улице.

Да. Вчера на лекции было много женщин в возрасте. Им все нравится. А если кто-то рисует на улице, его начинают ругать без суда и следствия. А если художник на вопрос «зачем ты это делаешь» отвечает: «для красоты», — это аргумент, который чаще всего обезоруживает людей. Но, конечно, есть упертые, которым все равно.

Не знаю, думаю, с ними вообще бесполезно разговаривать. Единственная надежда, что они постоянно будут замечать художников и в какой-то момент им надоест делать эти странные замечания. Количество должно перейти в качество, а вслед на этим и общество станет расположено к стрит-арту.

Нужно просто постепенно приучать. Если бы, например, СМИ регулярно говорили о том, что это красиво, что это поддерживается государством и так далее, то положительное отношение постепенно бы сформировалось. А у нас наоборот, все время пытаются всех стравить.

Он существует около двух месяцев. Смысл в том, чтобы рассказывать жителям спальных районов об их месте обитания. Мы каждый день проходим мимо какого-то дома и не обращаем на него внимания, а это, может быть, бывшая церковь или в нем жил интересный человек. Сама идея была очень давно, еще в школьные годы, когда каждый считал свой район лучшим. Мне захотелось, получая историческое образование, найти подтверждение своим детским убеждениям, действительно ли мой район лучше всех. Я брала книги в районной библиотеке и поняла, что краеведческая литература — это мрак. По моему Невскому району — всего 3 или 4 книги, из них одна — репринтное издание 19 или начала 20 века, то есть написанная тем языком. Мышление совершенно другое, она не адаптирована для современного читателя, читать такое очень трудно. Мы решили, что нужно доступным и понятным языком, максимально коротко и ясно (потому что современный человек не способен прочитать большой текст), рассказать об интересных местах. При этом каждый день я сама узнаю очень интересные подробности о своем районе.

Например, у нас есть улица Кибальчича. Выяснилось, что это тот человек, который разработал бомбы для трех покушений на Александра Второго, в том числе ту, которая смертельно ранила царя на месте храма Спас На Крови. Он в течение долгого времени тренировал подрывников. Мы восстанавливаем храмы, исторические названия улиц, возвеличиваем императоров, а при этом в Петербурге есть улица, названная в честь убийцы одного из них. Это не очень укладывается в голове. За несколько дней до смертной казни он сделал чертеж интересного летательного аппарата и его последнее желание — чтобы этот его проект был рассмотрен в Академии Наук. Опубликовали его только в 30-е годы 20 века. Кибальчич вдохновил Аркадия Гайдара, так появился Мальчиш-Кибальчиш.

Изначально я думала, что это будет гид по архитектурным памятникам. А в итоге проект обрастает подробностями. На одном из наших предприятий была сделана первая в мире подводная лодка и состоялся первый в мире пуск ракеты из подводного положения. И никто про это не знает, хотя такими фактами можно и нужно гордиться.

Это стикеры, которые мы по-партизански клеим на дома. На одном логотип проекта «Знай», а на другом QR-код, который ведет на соответствующий пост в нашем паблике Вконтакте, пока мы думаем о создании сайта.

Я сделала пресс-релиз, разослала его по СМИ, многие откликнулись, но почему-то люди все равно ищут подвох. Будто бы мы как-то зарабатываем на переходах на сайт или нас спонсируют какие-то большие корпорации.

Да, но я верю, что чем больше об этом говорить, тем быстрее люди будут привыкать. Первый тираж у нас состоял из 55 стикеров, мы их расклеили в районе, сорвали всего три. Здесь важен, как и в стрит-арте, этический момент. Нужно сто раз подумать перед тем, как разместить. Один из них сорвал при мне мужчина, с которым я очень долго скандалила, а он совершенно не готов был вести диалог и узнать, что и зачем я делаю. Он подошел, когда я клеила, и сказал: «Нам это не нужно». Когда я уезжала на велосипеде, он мне в след сказал, что в следующий раз проколет мне шины, и посоветовал найти нормальную работу.

В детстве меня отдавали в кружки по рисованию, я занималась в музыкальной школе, играла на фортепиано. Ещё полгода занималась теннисом, а потом пришлось выбирать между ним и музыкой. В художественную школу я поступила достаточно поздно, в 7 или 8 классе школы. Там была моя прекрасная учительница по истории искусств - Людмила Леонидовна Корж. Я понимаю сейчас, что она может быть не выдающийся ученый, но она потрясающий учитель и духовный наставник, умеет правильно преподнести информацию в нужный момент. У меня было сногсшибательное впечатление от её занятий, и я сразу захотела в искусствоведы.

Я думаю, что Петербург — это столица по хранению традиций. Классическое искусство здесь хранится в надежный руках. С современным все намного сложнее, начальство и художественные руководители не держат курс на новое. Выставки современного искусства, конечно, проходят, но это разовые случаи. Если говорить именно о современной культуре, то это будут либо города-миллионники, Пермь, Казань, Екатеринбург, Нижний Новгород, либо Москва. Там движение идет снизу, есть инициативы, которые по разным причинам поддерживаются. В Москве много денег и много возможностей, от этого иногда падает качество, но все равно я часто думаю о том, чтобы поехать в Москву поучиться. А Питер более консервативен, у нас очень медленно все двигается, экспериментаторство пока не приветствуется.

Я думаю, что должно быть интересное время, какие-то серьезные потрясения. Конечно, не хотелось бы, но история показывает, что именно на сломе эпох или в предчувствии чего-то создаются наиболее интересные работы. В прошлом году в фонде «Екатерина» проходила выставка, которая была посвящена художественной жизни 90-х годов, тогда было очень много интересного. Конец 19 — начало 20 века или первые годы после революции, когда на волне перемен, на энтузиазме создается многое.

Смотря что под этим подразумевать. Например, мой коллега Миша Астахов, некогда куратор музея стрит-арта, считает, что для создания хорошего произведения художнику нужны рамки. Чем теснее эти рамки, тем большая мотивация у художника на прорыв. Если художник живет в достатке, что может его подтолкнуть к какому-то серьезному художественному или человеческому высказыванию? У него и так уже все хорошо.

Должны быть какие-то противоречия, мыслительные процессы, сомнения. В определенной степени верно то, что художник должен быть голодным.

Вообще сейчас у многих появляется комплекс художника, то есть художники довольно долгое время стараются себя так не называть, уходят от ответственности что ли. Если ты назвался художником, ты вроде должен сразу начать создавать шедевры. А пока ты занимаешься творчеством, к тебе нет никаких требований. Если смотреть на всю историю искусства, то видно, что любой шедевр очень прост. Простота — это не всегда плохо, это может быть гениально, но нужно прийти к этой простоте, чтобы она была чем-то обусловлена. Нужно нести какую-то идею. Сейчас почему-то транслируется, что современное искусство — это халява, кляксу нарисовал и за миллионы долларов продаешь. Многим кажется, что смысл необязателен.

Недавно мы с одним моим знакомым поэтом говорили о музыке минимализма. Был такой композитор в США, Джон Кейдж. Он написал произведение под названием «4'33», которое изменило сознание людей: 4 минуты 33 секунды в исполнении оркестра звучит... тишина. В 50-е годы это был очень серьезный вызов обществу, абсолютно другое отношение к искусству и эстетике, когда и тишина может стать музыкой. Когда ты посидишь в тишине 4 с половиной минуты, то потом ясно, какое огромное количество звуков в городе. В таких условиях тишина, то есть очень лаконичная форма, может оказаться настоящим произведением.

Современное искусство переполнено дилетантизмами. Раз искусствоведческое образование заканчивается на поп-арте, значит, музыкальное образование тоже заканчивается примерно там же. А что можно требовать от широкого зрителя? Конечно, широкий зритель говорит, что его любимый художник — Шишкин и Ренуар. Айвазовский тоже классный. Дело не в том, что он не знает других художников, а в том, что его восприятие подготовлено только к этому. Но это 19 век, а впереди ещё 120 лет! Куда они делись? Конечно, после Айвазовского сложно полюбить музыку Кейджа или оценить Аниша Капура. Для понимания искусства нужна определенная подготовка, тем более что современное часто наполнено отсылками, цитатами, чем больше цитат ты сможешь считать, тем богаче и сложнее окажется для тебя это произведение. Но есть и очень серьезно подготовленные художники. Например уличный художник Максим Реванш, екатеринбуржец, рисует вроде бы работы больше декоративные, в основном легально. Он мне сказал, что его вдохновил польский плакат начала 20 века. И мне пришлось гуглить польских художников, изучать. Я тогда подумала: может быть не художники такие дураки, а публика относится к искусству очень поверхностно? Художник очень часто — человек мыслящий, ищущий и знающий. Здесь еще немалую роль сыграли музеи. Например, в 19 веке ты приходишь в музей и знаешь, что там шедевры. А сейчас музеи закупают и ныне живущих художников, при этом далеко не факт, что они, скажем так, останутся в истории. И у человека нестыковка в голове: если это выставлено в Третьяковке, значит, хорошее искусство. А по сути — далеко не факт. Раньше был другой подход к музейному собирательству. В 19 и начале 20 века современное искусство собирали частные коллекционеры, которые потом передавали свои работы в государственные собрания, а музеи собирали классическое искусство. Академия Художеств была институтом, который как бы осуществлял некий отбор, брал на себя ответственность за качество. Сейчас такого нет и даже не знаешь, на кого пенять.

Сейчас можно с полной уверенностью сказать, что значение куратора становится все выше. Выставки все чаще создаются в тесном взаимодействии куратора и художника. Это происходит по разным причинам, но и в том числе потому, что художникам самим очень тяжело оценить собственное творчество и трудно его представить в выгодном свете. Глупо художника спрашивать: «какие у тебя были этапы в творчестве». Ну какие этапы, он закончил институт, потом встречался с девушкой, поэтому рисовал цветы. Потом он с ней расстался и рисовал черные горшки. Все очень понятно. Не нужно создавать иллюзии, что художники — это странные существа с другой планеты.

Наша задача — помочь художникам представить их творчество в лучшем свете, попробовать дистанцироваться от всего эмоционального и субъективного, о чем говорит художник, и донести саму суть до зрителя. Куратор/искусствовед может описать все те изменения в творчестве, которые повлекли за собой жизненные переживания, адаптировать это для зрителя и проанализировать максимально объективно. К тому же куратор может создать какие-то рамки и помочь художнику высказаться, подсказать что-то.

Мне бы хотелось привлечь больше людей к культуре и искусству, чтобы это было не историей для снобов, чтобы искусством интересовалась более широкая аудитория, чтобы его научились постепенно понимать. Сейчас же существует мода на культуру, сейчас модно сходить в музей и отмечаться там. Человек, далекий от искусства, попадает на одну не очень хорошую выставку и решает больше вообще не посещать культурные мероприятия. Почему-то он не задумывается о том, что в 19 веке, помимо Шишкина и Айвазовского, было огромное количество бездарных художников, которые продавали свои работы! В истории осталось несколько имен, а на самом деле был огромный информационный поток. И сейчас ситуация не изменилась. Чтобы появился шедевр, должен проходить поток, и это нормально.

Моя первая учительница по истории искусств, Людмила Леонидовна, часто повторяла, что искусство вообще говорит о трех вещах: о любви, о смерти и о дороге. Любое произведение — об этом. Мне кажется, что обезьяна взяла мелок, чтобы выразить свои чувства от одной из этих причин или от трех сразу.