декабрь 2019
«Театр – это ручная работа». Интервью с режиссером
Юрием Грымовым
Беседу вела Екатерина Чекунаева
Вёрстка – Катерина Вендилло
О спектакле «Война и мир», который готовился 4 года, о попытках иностранцев изобразить Россию (и наоборот), о патриотах сегодня, стяжательстве, Серебренникове с Богомоловым, об упадке российского кино, разочаровании в искусстве фотографии и многом другом — в нашей беседе с режиссёром и руководителем театра «Модерн».

— «Юрий Грымов готовит сенсационное прочтение романа «Война и мир». Мы не будем
раскрывать всю интригу нашим читателям, поделитесь, пожалуйста, одним интересным фактом при создании спектакля.
Пожалуй, самый интересный факт для меня заключается в том, что три театра отказали мне в постановке спектакля «Война и мир». Кто-то крутил у виска, кто-то сомневался, что сегодняшнему зрителю нужен такой материал. И когда я возглавил театр «Модерн» в 2016 году, мы планомерно начали двигаться к реализации этой масштабной постановки. Все это время наша команда радовала зрителей другими яркими проектами, но когда я понял, что мы с актерами – одна семья и говорим — а порой и молчим — на одном языке, я решил приступить к конкретной работе над постановкой «Война и мир».

В спектакле задействовано около семидесяти человек, а также артисты Хора имени Свешникова, который создает уникальное живое музыкальное сопровождение действия. И вся команда должна успеть сменить костюмы (а их более четырехсот), реквизит в крошечном узком закулисном пространстве!
Так сложилось, что в «Модерне» небольшие «карманы» за сценой, там же частично
поет хор, размещаются гримеры, бутафоры, постановщики… Все это кажется нереальным, когда-нибудь я сниму на видео, как мы там все умещаемся.
— Вы готовили спектакль почти четыре года. Приходилось ли Вам вносить корректировки в актерский состав, основную сюжетную линию?
Каждый раз, работая над фильмом или спектаклем, я заранее понимаю 60% ролей. Потом начинаются настоящие муки – не всегда складывается нужное взаимодействие с выбранным артистом, его ощущение роли не совпадает с моим. Приглашенные артисты театра «Модерн» работают с нами уже три года, это фактически труппа. Если я ошибусь с выбором актера – исправить это будет практически невозможно.

Театр – увеличительное стекло для актера. В киноиндустрии артиста можно «взять дублем» - из пяти вариантов один точно будет удачным. В театре же все по-другому: актер должен осознать материал, принять, закрепить. А после – жить на сцене каждый вечер! Это большой дар артиста. Некоторые актеры, которых я встречал в других театрах, не умеют держать роль - они выходят на сцену каждый раз в разных состояниях.
Я всегда говорю, что актер – это профессия, не менее сложная, чем любая другая. Кроме того, не каждый успешный актер кино может работать в театре. Есть очень известные киноартисты, которые в театре выглядят абсолютно беспомощными.
— Вы смотрели зарубежные экранизации романа «Война и мир»? Есть ли у Вас любимая?
Выделить любимую мне достаточно сложно. В детстве на меня сильнейшее впечатление произвел фильм Сергея Бондарчука. Последняя современная экранизация BBC мне понравилась тем, что режиссер подчеркнул важный факт самого романа – главные герои совсем молоды, им по 23-25 лет. Это же я сделал в своем спектакле.

Вообще, когда иностранцы пытаются работать с нашими темами, это выглядит как-то нелепо. Можете представить «Три сестры» на Бродвее? Часто то же самое происходит, когда наши соотечественники делают фильмы про иностранцев и пытаются погрузиться в их темы.
Помните прекрасный фильм «Покровские ворота»? Это русские актеры изображают заграничную жизнь. Мы многое чувствуем на интуитивном уровне, а западные режиссеры стараются понимать головой. Мы могли бы снять драму про ковбоев, а они бы смотрели ее как комедию. Такое же восприятие у иностранцев наших гусаров и иже с ними.
— Есть ли у Вас с героем Пьера Безухова общие черты характера?
В свое время я так же, как и Пьер, был «западником». Меня привлекала эта культура, искусство, мысли. Но, чем я старше становлюсь, тем больше нахожу интересного в русских традициях, истории, горжусь ей.

В спектакле «Война и мир» я показываю превращение Пьера Безухова в русского патриота – Петра Кирилловича. Именно эта линия стала центральной в моей постановке.
Я считаю, что тема патриотизма сейчас актуальна, стоит вопрос – кто такой патриот сегодня? Это слово я не люблю, на мой взгляд, оно становится клише, которое ничего не выражает. Вернее сказать – «я люблю Родину».
— Одной из основных тем в романе Толстого является тема дружбы. Ваш герой способен
дружить?
Думаю, что Пьер способен быть другом, он пытается дружить. Но его искренность порой мешает этой дружбе. В постановке мы затрагиваем линию его дружбы с Андреем Болконским.
— Насколько Вам близка тема войны, оружия? Вы ведь сами служили в армии.
Сегодняшний деланный патриотизм – тупиковый.
Как любой гражданин, я боюсь войны. К теме оружия отношусь спокойно – в армии я был художником, рисовал в штабе, хотя и проехал на танке как механик-водитель сто километров.

Война – это страшно, в спектакле «Война и мир» я показываю, как меняется весь миропорядок с приходом войны, буквально за один момент. Все начинают жить по-другому, словно по щелчку пальца – богатые и бедные, умные и глупые – всех объединяет общая трагедия.
Я ненавижу надписи, которые часто вижу на машинах: «На Берлин», «Можем повторить». Не может страна, которая пережила несколько войн, говорить так! Это дешевая бравада, слова недалеких людей, которые в случае необходимости первыми спрячутся за спинами и точно не пойдут никого защищать. Они не понимают ужаса войны!
— Как Вы думаете, что является основной движущей силой для современного общества и
человека?
Я считаю, что на сегодняшний день основная сила, которая движет и одновременно разрушает общество – это стяжательство.
В нынешнем социуме, если ты не успешен – ты считаешься проигравшим. Но это неправильно, ведь человек может не достичь особых высот в карьере, но при этом быть прекрасным отцом и мужем, приятным собеседником и верным другом. Для мира, в который он пришел, этого вполне достаточно.

Живя лишь стремлением к карьерным успехам, люди перестают существовать в балансе с собой, не всем по силам сделать эти вещи равнозначными. Это как скачки, в которых не могут победить все, большинство проигрывает.
— Какая публика сегодня ходит в театр?
Есть отличная фраза – «займи, но выпей». Если зритель действительно хочет посмотреть какой-то спектакль – он найдет возможность приобрести на него билет.
В каждый театр ходит своя публика, как по возрасту, так и по интересам. Те, кто посещает Малый театр, вряд ли ходят в «Модерн». Там иное отношение к ремеслу и сценической правде.

Средний возраст нашей театральной аудитории – «28+». На мой взгляд, зачастую театры, заявляя о своей респектабельной богатой публике, не осознают, что не все эти люди могут себе позволить постоянно покупать дорогие билеты. В театре «Модерн» цена на билеты разная, стоимость лучших мест на некоторые спектакли доходит до 7000 рублей. И я вижу в зале людей, которые не имеют возможности постоянно тратить четырнадцать тысяч за вечер.

Согласно данным мировой статистики, когда в антракте уходит 10% зала – это норма. Значит, человек ошибся, это не его пьеса. А может «вы поставили спектакль не для этого зрителя». В обоих случаях, человек обязательно найдет то, что ему подходит в другом театре, благо их
достаточно в столице.
— Как Вы относитесь к таким популярным режиссерам, как Серебренников, Богомолов и их современным постановкам?
Порой мне бывает интересно, но чаще - нет. Мне не близко такое творчество, это не мой клуб. Я понимаю, какими сценическими приемами, инструментами и средствами «сшиты» такие постановки. Как режиссеру мне неинтересно, я сразу считываю, откуда растут ноги.

Когда я имел счастье общения и теплых отношений с Петром Наумовичем Фоменко, он всегда был для меня загадкой. Я брал актеров из его Мастерской в свои фильмы, но не понимал, как он добивается от них такой подачи на сцене?
Кое-что из современных пьес мне нравится, и я рад тому, что в Москве у зрителя есть выбор в репертуарах и самих театрах.
— В одном из интервью Вы сказали, что разочаровались в современном российском кино. Есть ли надежда на хорошее кино в России?
Нет, потому что система координат сбита. Я говорю так категорично именно об индустрии в целом. Одиночные выстрелы, конечно, будут. Но понятие «русское, советское кино» исчезло.

Сегодня я не вижу правильной государственной политики. Нет условий, при которых режиссерам было бы выгодно снимать кино. Сейчас политики не расценивают киносферу как инструмент влияния, как было в советское время, особенно в начале становления страны. Я бы сказал, что 60-е и 90-е годы стали лучшей эпохой для кинематографа, как нашего, так и зарубежного.

В то время у нас в стране возникла какая-то уникальная атмосфера, появился «кислород», столь необходимый творческим людям. Однако это явилось скорее случайностью, нежели продуманной концепцией.

А потом киноиндустрия «встала на рельсы». И сегодня я вижу две ее основные линии. Первая – «хочу в Голливуд». Любой студент-кинематографист мечтает о голливудской славе. Это тупик! Молодые люди не понимают, что это система координат, где нет понятия «автор»! Авторское кино было в СССР – великие Данелия, Тарковский, Ромм тому подтверждение. Больше такого не существует.

Вторая линия – «хочу награду европейского кинофестиваля». Последние десять лет европейское кино становится социально-направленным, очень политизированным.
Есть такое понятие в фестивальной жизни, как «папуасское кино»: где-нибудь в Пакистане во время больших социальных потрясений снимают фильм о представителе какого-нибудь меньшинства, фильм гарантированно становится участником европейского фестиваля, и, скорее всего, получает награду. Не верьте тем, кто утверждает о равно-толерантном отношении западных киноэкспертов к темам фильмов, которые им предлагают на конкурсах. Есть список идей, которые могут вызвать вопросы у жюри любого западного фестиваля.
То же самое происходит в последнее время в российской киноиндустрии. У нас сегодня велик запрос на политические фильмы. Многие картины четко ложатся в определение «пропагандистские».

Вообще, в российской индустрии кино многие моменты вызывают непонимание. У нас есть две киноакадемии – «Ника», которая существует уже 25 лет, и «Орел». И вот что удивительно: в этих инстанциях сидят одни и те же академики, но призы получают разные картины. Так не бывает.
Являясь членом жюри академии «Ника», я каждый год поднимаю один и тот же вопрос: почему нельзя опубликовать список голосующих? Получается, никто просто не голосует за картины, даже не знает об этом. И отсматривают ли вообще конкурсные работы? Официальных просмотров не бывает. Награды распределяются непонятным для непосвященного образом. А посвященному все предельно ясно: их раздают по знакомству. Об этом в «тусовке» знают все.
О трансляции церемоний награждений речь уже давно не идет. Во-первых, мы давно не являемся той кинодержавой, какой были когда-то. Во-вторых, даже неподготовленный зритель это ощущает, и ему просто неинтересно, как распределят свои «корпоративные премии» нынешние мастера кино. Боюсь, и сами мастера перестали быть интересными публике.
— В вашей книге «Мужские откровения» представлены Ваши фотоработы. Вы не планируете открыть выставку фотографий?
Я разочаровался в искусстве фотографии. Сегодня я бы даже не называл это «искусством».
Для меня фотография содержит элемент случайности. Она может опираться на опыт, талант человека, но все равно вы включаете «авторежим» и делаете 50 кадров в секунду. Кстати, то же самое я вижу и в постановочной фотографии. Важно, чтобы человек со всеми его мыслями и внутренним содержанием постоянно пребывал в движении. Как раз театр – это абсолютно живые эмоции.

У меня было несколько выставок в Гамбурге, в ЦДХ. Жалею, что не сделал выставку фотографий после моего похода на «Крузенштерне», когда я прошел часть кругосветки. Те фотографии, что я сделал за время путешествия, действительно хороши. Сейчас я спокойно отношусь к фотографии, не заглядываюсь на чужие работы.

Слово «фотограф» сегодня переживает девальвацию, так себя назвать может любой, имеющий камеру. Трехлетний ребенок возьмет в руки телефон и нажмет на кнопку – получатся неожиданные снимки. «Неожиданные» – ключевое слово. Я всегда выступаю за ручную работу.
Театр – это ручная работа. Пуговицу к пиджаку артиста надо пришить самому, придумать движения актера, присвоить их ему; свет должен включиться в нужный момент, музыка должна быть определенной громкости и тональности. Не говоря уже о выборе материала!
— Вы – обладатель миллиона наград. Есть ли среди них та, которой Вы особенно гордитесь?
С одной стороны я горжусь тем, что имею более семидесяти наград в различных областях, а с другой – я понимаю, что они, сами по себе, мне ничего не дали. Мне многое дал опыт преодоления себя, работа с разными людьми, знакомства с профессионалами своего дела.

Среди многочисленных наград, которые я имею, особо горжусь призом Департамента ООН «за особые достижения в социальной рекламе», а именно - за вклад в борьбу со СПИДом. Когда-то я одним из первых начал заниматься социальной рекламой и сразу определил нужное направление.

У меня три «Ники» от киноакадемии. Особенно я горжусь второй – «за вклад в телевизионный кинематограф», которую получил за свой фильм «Казус Кукоцкого» по роману Людмилы Улицкой. Эту награду мне присвоил Совет академиков «Ники», в который входили Баталов, Соловьев, Рязанов, Абдрашитов. Это было их решение.

Также выделю мою первую театральную награду – «Хрустальный гвоздь» за спектакль «Цветы для Элджернона», который до сих пор с успехом идет в РАМТе. Именно после этой постановки я решил системно заниматься театром, полностью уйти в эту сферу.
Но, повторю, мои награды — это не «вехи творческого пути». Сегодня для меня единственно важное — мой творческий опыт. Это бесконечно сложный и необыкновенно увлекательный «квест».
Другие публикации, которые могут быть Вам интересны: