октябрь 2018
Интервью с народным артистом России
Валерием Шейманом
Беседу вела Татьяна Двенадцатова
Вёрстка Катерины Вендилло
Валерий Сергеевич — советский и российский театральный актёр, педагог, Лауреат Государственной премии.

Об учёбе и студенчестве, звёздных друзьях, «периферийном театре», работе с Марком Розовским в театре у Никитских ворот, советском и российском театре и многом другом — в нашей беседе.
— Валерий Сергеевич, Вы окончили актёрский факультет ГИТИСа в 1975 г. Курсом руководили И. М. Раевский и П. О. Хомский. Расскажите, чем запомнились студенческие
годы в ГИТИСе и что Вы почерпнули у своих преподавателей?
Это было так давно, что многое уже и не помнится. Наверное, это были самые счастливые годы: молодость, влюбленность, Москва… Что интересно, я поступал в ГИТИС очень долго и
упорно, даже физмат Северо-Осетинского государственного университета успел закончить за это время! Конкурсы ведь были огромные, настоящее сито из 300 человек на место среди юношей и 500 человек на место среди девушек!

Студенчество… Я ведь приехал из Владикавказа, и Москва для меня-студента, конечно, была чашей духовной пищи: музеи, мероприятия, кинофестивали, яркая театральная жизнь, в
которой не был пропущен, пожалуй, ни один стоящий спектакль. Я с благодарностью вспоминаю своих педагогов. И. М. Раевскому
благодарен за то, что он меня заметил и выбрал, хоть и с четвертой моей попытки. На втором курсе, после ухода И. М. Раевского, нашу мастерскую возглавил П. О. Хомский, к которому
я испытываю самые тёплые чувства. К сожалению, недавно он ушел из жизни. Именно П.О. Хомский дал мне роль в спектакле, после которого меня заметили и пригласили в Ульяновск.
О студенчестве могу сказать, что это было замечательное время. Я по сей день
вспоминаю своих однокурсников. Из самых известных - покойный Саша Абдулов, Володя Григорьев, заслуженный артист России, он до сих пор служит в театре им. Пушкина, Александр Мягченков, бывший актёр, а ныне тележурналист, создатель передачи «Многоточие», с интервью с известными театральными деятелями.
— Как Вам работалось в Ульяновском драматическом театре? Есть ли отличия в сравнении с московской сценой?
Я вкладываю в понятие «периферийный театр» ощущение внутреннего покоя,
достоинства и постоянного поиска, который ведёт к замечательным свершениям.
Я уехал сразу после окончания ГИТИСа в Ульяновский драматический театр по приглашению, там мы с супругой прослужили 32 театральных сезона, до 2006 года. В театре «У
Никитских ворот» я уже 13-ый сезон.

Всё самое интересное, что может случиться с актёром в его творческой деятельности, как мне кажется, случилось со мной в Ульяновске. Есть такое понятие - «периферийный театр», оно
часто употребляется в уничижительном смысле, так как периферия все-таки далеко от центра, где происходит всё самое
интересное: эксперименты, выдающиеся постановки. Я же вкладываю в понятие «периферийный театр» ощущение внутреннего покоя, достоинства и постоянного поиска, который ведёт к замечательным свершениям.

Юрий Семёнович Копылов, лауреат Государственных премий, создал именно такой периферийный театр, к нам приезжало много театральных критиков, в том числе, из столицы. Мне удалось пообщаться с множеством талантливых режиссёров, пусть и периферийных. Тут свершились мои самые творческие
открытия, я был удостоен звания «заслуженный артист», потом - «народный артист», потом - «лауреат Государственной премии»...
— Раз всё случилось в Ульяновске, чем тогда обусловлен переезд в столицу уже в зрелом возрасте? Нереализованные амбиции? Стоила ли игра свеч?
Жизнь сложна и многообразна. Можно было бы остаться в Ульяновске и пользоваться любовью и признанием зрителей. Но жизнь движется. Я переехал в Москву не из-за амбиций, а в силу обстоятельств, хотелось, чтобы семья оставалась цельной. Для Ульяновского театра наш с супругой уход, возможно, и был ощутим, включая потерю некоторых репертуарных спектаклей. Но мы объявили о наших планах заранее, покинули театр, не сбегая, не по-английски.

В театре «У Никитских ворот» сформирована очень сильная труппа, как опытное поколение, так и молодые актрисы и актёры. Труппа эта пережила сложный период становления, от коллектива художественной самодеятельности при ДК Медработника до первого коммерческого театра, получившего затем статус государственного. Это значительный путь, с открытиями, победами. Сюда попасть было непросто. Марк Розовский принял меня, конечно, с осторожностью. Не было возгласов из серии: «Наконец-то, к нам приехал артист!».

Мне, однако, предложили сразу пять огромных ролей. Это стало настоящим испытанием: пришлось пройти свой второй экзамен «на состоятельность». Я с ужасом вспоминаю свой ввод в спектакль «Идеальный муж», там была куча текста. Ответственность повышало и то, что спектакль ставил выдающийся режиссёр Аркадий Кац, который в свое время сделал великим Рижский театр русской драмы, и вся Россия ездила смотреть к нему премьеры. Это был один из самых заметных театров СССР, дававший глоток свободы, все-таки он был не очень ограничен цензурой.
— Как Вам работается с Марком Розовским?
Театр — дело некоммерческое, но это
дело государственной важности. Театр – это важная кафедра и инструмент государства по выживанию.
У Марка Розовского особый способ репетировать. Он, конечно, трудоголик и, действительно, мотор театра, который обязан своей жизнью его энергии. Он неугомонный, ненасытный, жадный.
Сейчас трудное экономическое время для театров, для нашего, в частности. Но в этом сезоне заявлено 8 премьер! Театр — дело
некоммерческое, но это дело государственной важности. Театр — это важная кафедра и инструмент государства по выживанию.

Производительность труда на заводах, фабриках может упасть или подняться — это дело поправимое. А если из культурного пространства выпадает поколение людей, неприученных к театру, — это потеря для страны. Утрата духовного и культурного воспитания — невосполнимая вещь. Я с тревогой смотрю на
публикации о современных культурных процессах. Гаджеты меняют нашу жизнь. Молодежь слушает симфоническую музыку в наушниках, но, слава Богу, что слушают хоть так.
Люди должны воспитывать культуру в себе путём живого общения с музыкой, с
архитектурой, с живописью. Восприятие должно быть непосредственным.
Народ сегодня не очень требователен, потребности скатываются до развлечений. Вместе с тем, когда всё продаётся, уходит суть и приходит тревога.
— Каково ключевое отличие современного театра от того, в котором выросли Вы?
Условия жизни в стране меняются, страна пережила 90-е годы, сменила формацию. В результате грустнейших и глупейших стечений обстоятельств и общественно–политических
катаклизмов изменилась экономическая ситуация. Но самое страшное не это: на смену отвергнутой идеологической базе не пришло ничего. И народ поплыл в никуда, создается ощущение хаоса, анархии.

Поэтому часто поднимается вопрос о национальной идее, которую никто так и не сформулировал. Вся эта морально-идеологическая, экономическая разруха очень серьёзно повлияла на характер театральной культуры. На смену традиционным пришли антрепризные спектакли, нацеленные
лишь на то, чтобы заработать деньги.

Чем был велик советский театр? Существовала система стационарных театров, проводивших собственную репертуарную политику. Была и школа главных режиссёров, которые
воспитывали артистов труппы, взращивали таланты, как отцы семейства, реализовывали себя. Сейчас театры всё больше преследуют цель заработать деньги, которых катастрофически не
хватает, и поэтому творческая планка понижается. Есть и исключения, конечно, материально сегодня не так обделены такие театры, как театр им. Вахтангова или Мастерская Фоменко. Отдельно нужно отметить великого Олега Табакова, который повёл свой театр по пути коммерческого успеха.
— А есть что-то, что Вам нравится в современном театре?
Мне кажется, самые важные свершения и прогресс происходят сегодня в молодёжной среде. Я занимаюсь преподаванием в театральных ВУЗах и вижу эти изменения. Студенческий спектакль, если он получается, дышит свежестью, новизной, талантом, молодостью — это то, чего не хватает сейчас многим
выдающимся, казалось бы, театрам. Я не могу сегодня назвать спектакли, соответствующие уровню, заданному когда-то Современником, Таганкой, Ленкомом… Театры нынче, в основном, живут тихо…
— Вы работали с Ю. Копыловым и М. Розовским: существует ли разница в работе с ними?
Вы отправляете меня на гильотину (смеётся). Это разные люди, разные художники, но есть и то, что их объединяет. В 2004 году Ю. Копылов был награжден Международной премией им. К. С.
Станиславского в номинации «Строитель театра». Он построил именно театр-дом, собрал сильную труппу, был философом и мыслителем. Есть разница между понятиями «режиссёр» и
«художественный руководитель». Но есть ещё понятие «театральный деятель», которое гораздо шире и объемнее. И Копылов, и Розовский относятся к этой плеяде.

У Марка Розовского первый коллектив, который он возглавил, назывался «Наш дом». И нынешний его театр - тоже дом, конечно, с другой атмосферой и энергетикой. Можно бесконечно говорить об энергии Розовского, но самое главное его качество – умение генерировать идеи. Однажды он предложил сделать спектакль по «Экклезиасту», это наиболее известная и цитируемая часть Библии. Все знают фразы: «Суета сует», «Не торопись языком своим, потому что сердце твоё знает больше»... Однако режиссер ставил вопрос: если все знают и все цитируют, то почему не живут так, как там написано?

Для меня непросто прошла смена общественно-экономической формации: переход от СССР к России. В этом моноспектакле мы как раз и создали героя, который потерял основу, фундамент жизни. То есть, он опирался на определенный моральный кодекс, и вдруг это здание рухнуло. Пытаясь выбраться из руин, собирая свою душу, герой этой Книги, Царь Соломон, размышляет о простых истинах: «Конец дела лучше его начала», «Не будь
поспешен на гнев». В спектакле я произношу великий текст, ему 10 тысяч лет, он прошел испытание временем, это мудрость, выношенная веками. Человек должен снова осознать простые истины и направить жизнь по правильным рельсам.
— Худрук театра «У Никитских ворот» Марк Розовский называет Вас «востребованным» актёром с яркой индивидуальностью и говорит о Вас, как о многоопытном мастере. Как Вы относитесь к такой оценке?
Если артист не востребован, он перестаёт развиваться и вообще существовать. Он
теряет интерес к жизни, теряет интерес ко всему. Артист из театра не уходит, его уносят.
В моем репертуаре много спектаклей. В некоторых у меня главная роль, а где-то – совсем небольшая. Вот, например, я играю
второстепенную роль в спектакле «О, Милый друг», поставленном по хрестоматийному роману Ги де Мопассана. У меня таких ролей довольно много.

Мой репертуар похож на кардиограмму: вот всплеск, а вот - тишина, покой. В этом театре у меня было несколько пиков: спектакль «Папа, Мама, Я и Сталин», например, очень серьезная
работа, которая потребовала много сил и эмоций. Марк Розовский поставил спектакль по собственной по книге, которую я бы назвал романом его жизни. Мы приглашены на театральный фестиваль во Францию с этой постановкой.

Среди премьер последних лет – вообще много удач. Например, хотелось бы упомянуть недавно поставленный спектакль «Горе без ума» по известной каждому комедии А.С. Грибоедова, который покоряет игрой актеров и масштабом.
— Вы выступили режиссёром спектакля «Выпивая одиночестве». Что для Вас этот спектакль?
Если от спектакля тепло, если зритель уходит со спектакля с внутренней улыбкой, ощущением чего-то хорошего,
то моя цель достигнута.
Я очень дорожу этим спектаклем. Радостно, что он идет уже 10 лет и с непременным аншлагом. Поставить эту пьесу мне предложил Марк Розовский. Он увидел её где-то за рубежом, но у
него не доходили руки до постановки. М. Фостер, канадский драматург и известный в Европе и Америке комедиограф, отличается самоиронией, юмором и теплотой. Среди его героев много трепетных и душевных людей. Я и сам люблю такие спектакли. Людям сейчас живётся нелегко: бедность, одиночество. Старикам тем более. И когда я вижу, как зрители в зале отрешаются от трудностей и проблем сегодняшнего дня, у меня становится теплее на душе.
— Где больше ответственности: в работе режиссёра или актёра?
Актёр и театр – искусство коллективное, а режиссёр — автор идеи, существо одинокое, ему не с кем советоваться. Он должен решить, а потом убедить всех,
что надо делать так, а не иначе.
Это, конечно, две разные профессии. Я по образованию актёр, эту работу знаю. Могу спокойно и хорошо её делать. У меня есть
внутренняя уверенность за свою часть работы в спектакле. И если режиссёр согласен с тем, что я делаю, то моя цель достигнута.

Когда я побывал в шкуре режиссёра, то испытал другие переживания и волнения. Много лет назад, на театральном фестивале в Вологде, я увидел спектакль Петра Фоменко «Семейное счастье». Тогда Фоменко был в зале, смотрел,
волновался, очень эмоционально на всё реагировал. Спектакль был чудесный, актёры потрясающие. Я сидел, счастливый, и краем глаза наблюдал за волнениями Мастера. Говорят, что
после этого спектакля, он устроил репетицию, на которой многое изменил.

Тогда это меня поразило, ведь его работа показалась мне совершенной, а потом я переживал подобное и сам. Уже ничего не изменить, актёры на сцене, а ты за кулисами… Я с трудом смотрю свои спектакли и пока не решил для себя, хочу ли ещё раз всё это пережить, эту ответственность, эти муки. Я с удовольствием ставлю спектакли со студентами. Их свежесть, юность, наивность, неумение и одновременное желание постичь… Всё это питает, дает надежду и радует.
— Одним из наиболее важных этапов Вашей творческой биографии стал спектакль по произведению Джорджа Табори «Майн Кампф». Ваш персонаж – друг Гитлера, его
наставник и идейный вдохновитель, Шломо Герцл. Почему Вы согласились на эту роль? Комедия о Вселенском зле возможна, по-Вашему? Волновало ли Вас то, как воспримет постановку зритель?
У меня не было выбора, это был ввод в спектакль. Надо понимать, что это, всё же, ироничный взгляд на историю, некая фантасмагория. Гитлер показан молодым юношей, который приехал в Вену, чтобы стать архитектором. Мой герой, как и любой еврей, — человек с юмором, находчивый, изобретательный. Всё, что он имеет, — это богатство души. Гитлер, общаясь со Шломо Герцлом, облагораживается. Однако, так и не становится человеком, несмотря на то, что мой герой старается привить ему человеческие, позитивные привычки: учит
заправлять кровать, чистить обувь, не гулять по кабакам. Шломо Герцл — та добрая часть Гитлера, которая формировала его в юности.

Посыл спектакля - в том, как невоспринятое добро, отрицание разумного привели к появлению такого вот чудовища. Его озлобленность и ущемленность сформировались ВОПРЕКИ. Этот спектакль — своего рода притча о том, как рождается зло. Зрители же смотрели и смеялись этому злу в лицо, понимая его
ничтожность.
— Ваши работы в кино и на ТВ — это, как правило, сериалы, иногда полнометражные фильмы. Что Вы предпочитаете: театр или кино? Считаете ли Вы, что актёр должен реализовывать себя на всех фронтах сразу?
Однозначно, театр – это моя основа. Мне повезло, я успел попробовать себя и в полном метре, и в сериалах. К сожалению, мне кажется, что больше нет такого кино, как раньше. Все-таки серьёзный кинематограф моего времени – это Михалков, Шахназаров, Лунгин... И мне очень горько видеть то, что снимают и показывают сейчас. В этом нет творчества, всё поставлено на поток, снимается к определенному сроку, сценарий переделывается тут же, на площадке. Я говорю про сериалы, на полный метр надежда ещё есть.
— А как Вы относитесь к мюзиклам?
Отношусь сложно. Хороший американский мюзикл – это произведение высокого искусства. Но для российского зрителя – жанр непривычный, не совсем органичный. Когда ты не замечаешь, как актёр перестаёт говорить и начинает петь, когда это сделано умело, — это цепляет, это искусство. У нас же
зачастую все сводится к «поговорили-попели-поговорили- попели». И, как и везде, должна быть качественная литературная основа. Например, повесть А.С. Пушкина «Капитанская дочка» превратилась в театре «У Никитских ворот» в мюзикл. Я не против участия в музыкальных проектах, в которых сочетаются все необходимые составляющие. Например, в мюзикле «О, Милый друг!» у меня есть вокальная партия. Так что, возможно, мой мюзикл ждет меня впереди!
Другие публикации, которые могут быть Вам интересны: