январь 2018
Интервью с ведущим актёром Театра Романа Виктюка
Дмитрием Бозиным
Беседу вела Татьяна Двенадцатова
Вёрстка – Катерина Вендилло
Фото – Мария Щербакова, Сергей Апанасенко,
Полина Королёва, Мария Тер
О русском и зарубежном театре, главных уроках от Романа Виктюка и самых известных его спектаклях,
о сильнейшем наркотике в нашем организме,
о Нурееве, Большом, Серебренникове и театральной цензуре, о недавно поставленном спектакле "Маугли" и многом другом — в нашей беседе с заслуженным артистом России, а также самым красивым актёром московской сцены по версии портала Post Benua.
Чем был мотивирован выбор профессии? Когда Вы осознали, что Вы актёр? Был ли это какой-то сыгранный спектакль или роль, после которой Вы себе заявили: я – актёр!
Я легко запоминал всё наизусть: пока не умел читать – запоминал на слух, как научился читать – рассказывал прочитанные истории по памяти. Запомнил – расскажи, всё, что знаешь – отдай. Директор школы говорил: «Дима читает медленно, но за ним не угонишься».

Родители также повлияли на то, что я выбрал быть именно актёром. Все фильмы, вся музыка, вся литература, которая была в доме, содействовали моему становлению. Некое эмоциональное подключение родителей было ко всему, чем бы я ни занимался. При прослушивании музыки отец обращал моё внимание на то, как разговаривают между собой инструменты. Когда ты слышишь это в музыке, ты точно так же начинаешь играть и со словами, с их интонацией.

Я какое-то время сам играл на гитаре и даже учился игре на фортепиано. Это длилось недолго, однако восприятие всего через музыку у меня осталось. Ничто не трогает меня так сильно, как музыка.
— Правильно ли будет сказать, что Вы больше тяготеете к театру, нежели к кино? Чем Вы можете объяснить такой выбор? Может в театре больше простора для эксперимента, импровизации?
Ты едешь в этот лес, на улице минус, а ты снимаешься с полуобнаженным торсом, после чего тебя ещё и в доспехи одевают. Вот такие сложности в кино.
Так сложилось. Я не считаю, что театр выше, сильнее или объёмнее кино. Все зависит от режиссёров, сценаристов и от команды, которая это кино затевает. К примеру, нельзя сказать, что Питер Гринуэй уступает по масштабности театру. Равно как нельзя сказать, что Джим Джармуш уступает театру по образности или Джордж Лукас уступает театру по театральности.

У нас в России театр на другой позиции. В театре действительно больше простора для фантазии. Вместе с тем кино мне тоже интересно, но как инструмент. Да, оно сложнее с чисто технической, экономической точки зрения. Мы сейчас долго, сложно, но очень интересно работаем над фильмом «Бег Пальмиры» режиссёра Олега Кондратьева.
Спектакль «Служанки»
— Расскажите, как Вам работается с Романом Виктюком? Какие уроки Вы вынесли, общаясь с ним на протяжении такого длительного времени?
Все, кто пытается держаться за предыдущее, отвалятся. Всё потому, что Роман Виктюк идет дальше.
Главный урок – это «дай им время». Я наблюдаю это в работе с Виктюком уже более 20 лет. Суть
в том, что, когда тебе дают роль, ты можешь быть против того, как эту роль видит режиссер, приводить аргументы, что технически, физически ты на эту роль вообще не годишься. Ты не слышишь Романа Виктюка, ты живёшь здесь и сейчас – даже уходишь из этого театра.

А потом, все-таки, возвращаешься сюда, играешь спектакли – один, другой, спустя 5 лет приступаешь к спектаклю «Саломея». Виктюк начинал ставить этот спектакль с совершенно другой командой, но она вся ушла – не получилось. Потом пришла другая, которая была разношерстной с самого начала, но через 5 лет под его руководством стала командой, в которой поставить этот спектакль стало возможным. Из старой команды нас осталось только трое, остальные участники спектакля сменились. Но спектакль живет, и как живет! Вот это и означает «давай время», «иди вперед, там выход». Я пришёл к этому, когда наблюдал, как от Виктюка уходит вся команда спектаклей «М. Баттерфляй» и «Служанки».

Сейчас у нас в театре тоже меняется команда. Сменилось направление театра, его образная структура. Сейчас это чистый лист, на котором зарождается новая жизнь.
Дмитрий Бозин в спектакле «Маскарад Маркиза де Сада»
— В чём, по-Вашему, секрет успеха спектакля «Саломея»? Он идет не один десяток лет, является жемчужиной репертуара Театра Романа Виктюка. Что для Вас этот спектакль?
С моей точки зрения, спектакль «Саломея» – это такая школа любовников Оскара Уайльда. Это та внутренняя составляющая человека, которая открывается помимо его воли.
Для меня это пьеса, входящая в пантеон эротических произведений нашей планеты. Произведений такого уровня красивого, чувственного, мощного эротизма очень мало.

«Страсти мой инструмент, мой резец. Они помогают мне вскрыть серую оболочку жизни и увидеть под ней драгоценную душу мироздания», – пишет Уайльд. Он вскрывает сущность нашего внутреннего эротизма помимо нашей воли, только при помощи текста.

Именно поэтому приходят люди. Люди так или иначе хотят оказаться в пространстве любовников, на этой территории. У зрителя присутствует определённое любопытство. Чувственность – это же самый сильный наркотик в нашем организме, это единственный наркотик, который содержится внутри нас, а не вовне. Он постоянно хочет вырваться наружу и приводит зрителя на территорию «Саломеи». Зрителю нужно давать лишь время, место и повод. Остальное он придумает сам.
Дмитрий Бозин в спектакле «Саломея»
— В спектакле «Федра» Вы играете «духа ночи, завладевшего маской Федры». Ваши персонажи всегда вне рамок и всегда мятежные: Соланж, Дон Жуан, Саломея. Что определяет выбор ролей и персонажей в Вашем случае?
Поверьте, каждая моя новая роль – это для меня резкая неожиданность.
Не я решаю, что буду играть, если мы говорим про Театр Романа Виктюка. У меня для этого есть другие территории, где я сам придумываю себе персонажей. А здесь, особенно, когда дело касается женских персонажей, – это для меня всегда, как обухом по голове, хотя уже давно можно было привыкнуть.

Вот уж кого я меньше всего предполагал сыграть, так это Федру. Её должна была играть Ирина Апексимова, уже шли репетиции. Я был на роли Ипполита. Но однажды в гримёрной ко мне подошёл Виктюк со словами, что ночью ему пришла в голову идея: Федра – это я. У меня ушло порядка 3 месяцев на попытки его переубедить. После чего я стал думать, как сыграть Федру.

Таким образом, я не выбираю свои роли и своих персонажей, я скорее ищу ключ к тому, как их сыграть, как воплотить замысел режиссёра в жизнь на театральной сцене.
Дмитрий Бозин в спектакле «Федра»
— Вы играете Нуреева в спектакле «Нездешний сад. Рудольф Нуреев». А что скажете о премьере балета «Нуреев» в Большом? Многие отмечают созвучность спектакля с сегодняшним днём, проводя параллели: выбор Нуреева между свободой танца и родиной и тем, что сейчас происходит с Кириллом Серебренниковым, когда очевидно, что страна не признает своих героев. Как бы Вы охарактеризовали эту постановку?
Нуреев предлагал нам громадный глубинный мир, а мы обсуждаем, сколько ковров он купил. Он предлагал нам внутреннюю демоническую сущность, а мы обсуждаем его сексуальную ориентацию.
К великому сожалению, спектакля целиком я не видел. Я видел фрагменты, что-то слышал о нем, но на этом не могу сложить полноценного мнения. Политическая подоплёка спектакля для меня не так очевидна, потому что во времена Рудольфа Нуреева взаимодействие с системой было серьёзно иным.

Сейчас существования в режиме оппозиции и критики достаточно много, и я не вижу, чтобы это пресекалось. Я не вижу, что у Михаила Ефремова проблемы из-за того, что он читает стихи Дмитрия Быкова. Я не вижу проблем в области высказываний – со свободой слова, если хотите. Я не вижу, чтобы у Богомолова, Звягинцева, Бутусова были проблемы с возможностью высказаться. Ровно то же можно сказать и про Кирилла Серебренникова, спектакли-то ставятся. Проблемы возникают скорее в области экономики, а не в области эстетики.

Больше вопросов у меня к тем, кто высказывается. Я наблюдаю людей, которые из года в год укрепились в упрощении материала. Вот они берут личность того же Рудольфа Нуреева, она очень глубокая, а создавая спектакль о ней, берут только поверхность. Мне это горько. Мне горько, когда берут Оскара Уайльда и переводят это всё в понятную для зрителя плоскость. Мне это совсем не дорого.
Спектакль «Нездешний сад. Рудольф Нуреев»
— Все отмечают Ваше поразительное сходство с Рудольфом Нуреевым в спектакле, согласны с этим?
Только на время спектакля. Это специальная актёрская техника, когда ты постепенно становишься этим персонажем, проявляешь эту сущность. Я бы не стал говорить о сходствах или различиях, здесь мы говорим о возможности подключить зрителя к внутренней сути того, что тебе интересно в этом герое. Ты здесь выступаешь МЕЖДУ сутью персонажа и сутью зрителя.

Актёру нужно как можно меньше появляться, как можно меньше разделять эти сущности между собой. Актёры в данном случае выступают «проводниками». Поэтому, когда отмечают мое сходство с тем или иным персонажем, это означает, что зритель увидел ту самую внутреннюю сущность, а мне удалось её передать, и это для меня большой подарок.
— Что, на Ваш взгляд, отличает сегодня современный театр? Каковы его характерные черты? А, может, есть отличия российского театра от зарубежного?
За рубежом мы видим спокойное и вдохновенное отношение к человеческому телу, без страха. У нас этот страх настолько силен, что даже на уровне слов мы всё время пытаемся это прикрыть.
Отличий российского театра от зарубежного сейчас не вижу. На сегодняшний день уже очень много смешалось благодаря фестивалям. Везде есть абсолютно классические постановки, т. н. экранизации, и есть способы, когда при помощи технических, образных и иных средств режиссёру удаётся выявить ещё какой-то замысел автора, новый образ или ассоциацию.

Единственное отличие, правда, по-прежнему заключается в том, что в большинстве случаев наше восприятие чувственности и у актёров, и у зрителей построено на примитивности инстинктов, что отличает наш театр. Когда я вижу подобные постановки в мире, инстинкты изображаются с точки зрения высоты человеческого тела, большой энергии, вдохновения.

Современного театра, на мой взгляд, нет. На данном этапе мы все сильно вернулись к древним театрам, к магии. Всегда, когда ты смотришь спектакли Джеймса Тире или мой любимый спектакль «Война» у Владимира Панкова в его театре Soundrama, или спектакль в театре Модерн «Матрёшки на поверхности земли» – это и весело, и глубоко, и светло. И это европейский театр.
Спектакль «Коварство и любовь»
— Может, создавая свой мифологический театр Дмитрия Бозина, Вы как раз хотели привнести в эту современную театральность что-то своё? Как вообще появилась идея?
В современную театральность сложно привнести что-то новое… Всё сливается со всем. Смысл создания мифологического театра Дмитрия Бозина в том, чтобы рассказывать ту историю, которая интересна тебе. В том, чтобы окунуть зрителя в это, дать ему возможность прочувствовать, а не пытаться понять. Как говорил один из моих героев:

Ты хочешь понять, ты вложил свою руку в мою.
Ты пошел на самый край ночи, даже не спрашивая, кто я такой.
А теперь ты хочешь понять!

— Как появилась идея создать спектакль «Маугли»?
Спектакль «Маугли»
Я создал спектакль «Маугли» в 2017 году. У него возрастной ценз 16+, что означает – он совсем не детский. Как режиссер этого спектакля я не воспринимаю «Маугли» как детскую книгу. Дети могут прочесть адаптированный вариант, но не всю «Книгу джунглей», как она написана Редьярдом Киплингом.

К этой книге я довольно рано (ещё с детства) начал относиться серьёзно. В ней полно ночных, подлунных, тайных моментов. Я никогда в жизни не мечтал бы сыграть ни Маугли, ни кого-то из них, только всех вместе сразу целиком. Поэтому я с удовольствием ставил спектакль, где играют другие ребята. Они мне дороги как исполнители.

В этом произведении есть громадный потенциал. Мы вместе со зрителем будем эти тайные двери открывать, проявлять эти смыслы. Багиру в моем спектакле играют два человека: они были настолько вместе, настолько едины. Я понял, что нужно создать пространство Багиры, а не персонаж. Есть моменты, когда все 18 человек выходят на сцену: своего рода хор на сцене, который обвиняет Маугли или ухаживает за ним. Но самое главное для меня в книге – это, конечно, внутреннее колдовство удава Каа.
Спектакль «Маугли», поклоны
— Есть ли авторы или произведения, которые сформировали Ваш вкус? Кто занимает в Вашей библиотеке почётное место?
Я бы отнёс этот вопрос больше к музыкантам. Именно Гершвин, Шаляпин, Гилельс, Дольский, Высоцкий на определенном этапе сложили моё ощущение стиля. Я понимаю, что называю абсолютно противоположных по стилю музыкантов… Если же говорить о детстве, то, наверное, Гладков. В мультфильмах «Маугли» и «Кошка, которая гуляла сама по себе» звучала музыка Губайдулиной. «Бременские музыканты» – и стихи, и музыка – это тоже очень серьёзная внутренняя база для детей. С детства в нас заложили очень красивые и интересные звуковые формулы.
— Вы являетесь заслуженным артистом России. Какими качествами сегодня должен обладать актёр, чтобы носить такое почётное звание?
Звание – это всегда результат собственной персональной работы артиста. Ты служишь искусству, делу и рано или поздно достигаешь какого-то уровня. Это, на мой взгляд, некий технический уровень для мастера, который может авторитетно делиться с людьми (учениками или зрителями) своим талантом. Это как сан у священников или разряд у спортсменов. Звание лишь подтверждает принадлежность своему делу, является неким доказательством того, что путь выбран правильно.
Другие публикации, которые могут быть Вам интересны: